Рядом с великой княжной скакал любимец государев, апо-иностранному выражаясь, фаворит, Иван Алексеевич Долгорукий, князь молодой,повеса, щеголь, гуляка и распутник, каких свет белый не видывал, но, несмотряна это, а может, именно благодаря этому, сумевший занять прочное место в сердцетого одинокого, всеми позабытого мальчишки, каким был некогда император ПетрВторой Алексеевич. Ведь рано осиротевший мальчишка находился в такомпренебрежении у дедушки-государя Петра Великого, что для него не нашлось лучшихвоспитателей, чем вдова какого-то портного и вдова какого-то трактирщика, окоих знающие люди отзывались как о «женщинах неважной кондиции». Танцмейстер Норманучил царевича чтению, письму, а также поведал кое-какие первоначальные сведенияо морском деле — ибо сам служил прежде во флоте. Мелькали на сем почетном местенекто Маврин, бывший при дворе пажом, затем камер-юнкером, а еще венгерецЗейкин. С миру по нитке — голому рубашка, с бору по сосенке — царевичу учителя!И только уж потом, позже, после смерти Петра Первого, к его внуку был назначенвоспитателем обрусевший немец Андрей Иванович Остерман.

Остерман теперь сделался гофмейстером [9], вице-канцлером инезаменимейшим во всем государстве человеком: во всяком случае, таковым егоназывали все как один иностранные посланники, пресерьезно уверяя всех, у когонаходилась охота читать их донесения, что без сего сухощавого, носатогочеловека вся Российская империя всенепременно и давно развалилась бы. С другойстороны, очень может быть, что они были в чем-то и правы, потому что дажесейчас Остерман сидел сиднем в Кремле и занимался государственными делами — ккоторым, как ни бился, как ни старался, не в силах был приохотить властителяогромной страны России. А весь двор, все министры, члены Верховного совета,высшие армейские чины, а также осчастливленные царским расположениеминостранцы, как ополоумевшие, гонялись за какой-то несчастной лисицей, бросиввсе дела и заботы, присоединившись к царскому охотничьему поезду.

Со стороны вид его был внушителен: более полутысячи повозок,экипажей, карет! Каждый вельможа имел при себе собственную кухню и прислугу,вдобавок ехали купцы, зашибавшие нехилую копейку на торговле съестнымиприпасами и напитками, заламывая за все это несусветные цены. Переезжали изодной волости в другую, останавливались, где понравится ставили шатры, словнокакие-нибудь восточные царьки-кочевники, раскидывали скатерти браные, уставлялиих яствами и напитками. В самом деле, это было какое-то сказочное, почтиазиатское кочевание, во время которого забыли все на свете, кроме государеваудовольствия...

Но вернемся к молодому Долгорукому. Когда будущий императорПетр Второй Алексеевич был всего лишь десятилетним приживалом при дворе своеговзбалмошного деда, князя Ивана назначили при нем гофюнкером. Было емусемнадцать лет, но, несмотря на редкостную красоту и бесшабашность, а можетбыть, именно благодаря им, Долгорукий был существом привязчивым и вполнеспособным на искреннюю дружбу. То ли жалко стало ему великого князя, то лисамозабвенная, поистине братская привязанность мальчика тронула его сердце,только рассказывают следующее. Будто бы как-то раз не выдержал князь Иван и,упав на колени перед царевичем, высказал, что всем сердцем предан потомку ПетраВеликого, почитает именно его и не кого другого законным наследникомроссийского престола, только ему, ему одному готов служить, жизни не пожалеетради него...

Услышать о столь безоглядной преданности всякому человеку вовсякое время приятно, но одно дело, когда слагают преданность свою к подножиюпрочно стоящего трона, и совсем другое — когда высказывают ее затурканномумальчишке. Ведь в то время законной и бесспорной наследницей Петра Великогобыла императрица Екатерина Алексеевна, ну а за ней право претендовать напрестол имели ее дочери, Анна и Елизавета. О наследственных правах сына АлексеяПетровича никто и не помышлял тогда. Более того! Великий князюшка принужден былкаждое утро отправляться с поклоном к светлейшему князю Меншикову, приговариваяпри этом: «Я должен идти к Александру Данилычу, чтобы отдать ему мой поклон,ведь и мне нужно выбиться в люди. Его сын уже лейтенант, а я пока еще ничто;Бог даст, и я когда-нибудь доберусь до чина прапорщика!»

Став государем, Петр не забыл первого своего друга. МолодойДолгорукий, признанный фаворит, обер-камергер, майор гвардии Преображенскогополка [10], кавалер орденов Александра Невского и Андрея Первозванного, жизньвел рассеянную и превеселую, ну а женщины падали к ногам его, словно переспелыеяблоки, несмотря на то, что вел Иван Алексеевич себя с прекрасным поломсовершенно беззастенчиво. Похождения фаворита нимало не смущали царя, который,несмотря на юность, мог уже во многом дать фору своему повесе-наставнику. Чтогосударь, что его обер-камергер исповедовали закон: «Быль молодцу не укор!»,подчас делясь не только фривольными воспоминаниями о своих любовницах, но исамими этими любовницами.

Казалось, согласие их нерушимо... особенно сейчас, всамозабвенном пылу охотничьем. Однако черноволосый, черноглазый, юношескиизящный человек с лицом того болезненного, оливково-бледного цвета, которыйприобретают смуглые лица южан в причудливом климате России, чудилось, виделнекие незримые нити, опутывавшие трех всадников: императора, его молоденькуютетку и красавца обер-камергера.

Этот человек скакал невдалеке от них, с явным усилиемсдерживая великолепного, поджарого вороного коня, которому было пустым деломобставить на скаку коренастых, мохноногих русских лошадушек. Андалузскийскакун, привезенный в Россию с величайшим трудом, являлся предметомнепрестанной гордости и даже спеси для своего хозяина — Иакова де Лириа,испанского посланника в России.

Привычно правя конем, де Лириа умудрялся ловить каждыйвзгляд, которым обменивались за спиной государя его фаворит и Елизавета, иразмышлял, в самом ли деле юный император так увлечен охотой, как старается этовыказать. Неужели минула бесследно, неужто угасла та вспышка, которую приметилгерцог несколько дней назад, на балу, устроенном в Грановитой палате ипосвященном рождению в Голштинии принца Петра-Ульриха, сына сестры Елизаветы,Анны Петровны?

Тот бал император открыл в паре с теткою, что было противправил. По-хорошему, рядом с ним следовало идти царевой сестре НатальеАлексеевне, однако великая княжна сказалась нынче больной и на бале непоявилась. Конечно, она была слаба здоровьем, но то, что в данном случаеболезнь — всего лишь отговорка, сразу стало ясно всем: ведь не далее как вчеравеликая княжна Наталья вовсю веселилась на приеме у герцогини Курляндской.Просто она недолюбливала свою тетушку Елизавету за власть, которую сия тетушкаприобрела над императором, — вот и пренебрегла своими обязанностями.