Поездка прошла удачно, как с коммерческой точки зрения, – Клариса, та самая туристка, сделала в Рио хорошую рекламу для «маэстро из Буэнос-Айреса», и на мастер-класс записалось много людей, – так и с точки зрения укрепления позиций и пошатнувшегося авторитета Карлиньо, сразу выросшего в глазах юной Мары, которая впервые оказалась за границей и вкусила международный успех, восхищение учеников и вполне ощутимое материальное вознаграждение. Казалось, покосившаяся идиллия была восстановлена, Карлиньо снова казался ей милым и элегантным и будоражил в ней желание, смешанное с боготворением, что так нравилось ему.

Они вернулись в Буэнос-Айрес на втором дыхании своего начавшего было увядать романа. Появлялись везде вместе, проводили почти все ночи вдвоем. Жена Карлиньо уехала на гастроли в Японию, взрослые дети отлично справлялись со всем сами и только радовались отсутствию родителей и открывшимся в связи с этим возможностям.

И вот все закончилось. Внезапно. Как гром среди ясного неба, – таким, по крайней мере, виделся небосклон его любви самому Карлиньо. Его «рост», заключавшийся в занятиях с пожилым маэстро, ни в какое сравнение не шедшим с грациозным от рождения, пластичным и музыкальным Карли, но почитаемым в танго-мире за легендарную и долгую жизнь милонгеро, и одна поездка в Бразилию не оказались достаточными аргументами для Мары. В одну особенно холодную зимнюю ночь, когда они отмечали День друга в большой компании танцоров, музыкантов и прочей богемной публики портеньевских ночей, согреваясь алкоголем, у Мары случилась истерика, вызванная в равной степени терпким мальбеком и ощущением неудовлетворенности полной удовлетворенностью своего партнера, его упорным нежеланием меняться; ведь в двадцать три года все еще хочется поменять, ну если не весь мир, то хотя бы своего мужчину, важную часть этого мира. Большое количество алкоголя на вечеринке компенсировало нехватку киловатт допотопных газовых батарей в доме; для незлоупотреблявших спиртными напитками танцоров выпито было много, и вот теперь Мара рыдала взахлеб, не стыдясь и не закрывая руками своего мокрого от слез, с потекшей тушью лица. При каждом ее всхлипе, при каждом вздрагивании плеч лицо Карлиньо искажалось, как при сильной зубной боли, – этот вид боли до сих пор был единственным знакомым ему…

День друга был испорчен, но друзья проявили себя, как подобает, подтвердив, что не зря такой праздник есть в аргентинском календаре: одни увезли рыдающую Мару домой, другие остались успокаивать растерянного и расстроенного Карлиньо.

Было трудно поверить, что это конец. Карлиньо ждал, что Мара успокоится, советовался с друзьями, как себя вести в этой ситуации, писал ей сообщения и даже похудел, но она не отвечала ни на его звонки, ни письма, ни даже на звонки общих друзей.

* * *

Прошло пять лет, Мара разъезжает по миру с красивым молодым партнером Фернандо, обожающим ее. Он оттеняет ее утонченную бледность и почти аристократическую красоту своей смуглой кожей, выразительными черными глазами и красиво очерченным, чувственным ртом на креольском лице. Чудесная пара, лидирующая на чемпионатах по танго; окончив выступление, они грациозно раскланиваются под восторженные аплодисменты публики, дают интервью о планах на будущее, их приглашают на работу в танго-шоу лучших театров.

* * *

Каждый день с наступлением вечера, ровно в девятнадцать часов, Карли расстилает брезент на булыжной мостовой Флориды, чтобы каблуки танцовщиц не застревали в брусчатке, ставит магнитофон рядом со шляпой-цилиндром, которая за три часа шоу наполнится мятыми и честно заработанными двушками, пятерками и десятками песо. В двадцать два часа он с молодыми танцорами пойдет в кафе «Виктория» на углу площади, закажет бутылку дешевого вина, отбивную или эмпанады и разложит на равные кучки купюры, никого не обидев. Они закончат ужин за столиком у окна, подшучивая над жадными французами и одобрительно вспоминая старичка-янки, который так растрогался вальсом Бьяджи и высоким разрезом на платье Бьянки, колумбийской студентки с тонкой талией, большими грудями, попой и мечтами о грядущей славе, что бросил целых 100 песо в шляпу. Похохатывая над Бьянкой, строившей глазки пожилому американцу и получившей от него лично еще 100 песо за исполнение «Кумпарситы», компания вывалится из кафе на все еще шумную улицу и остановится на углу ловить такси, чтобы продолжить ночь на милонге, где они останутся до утра и будут танцевать уже для души, а не за деньги. Улица Флорида подмигнет своими огнями и скроется из окошка такси на повороте.

Приближался август, самый холодный месяц аргентинской зимы. Тем не менее город заполнялся туристами, в большей степени европейцами, у которых начались летние каникулы. Французы и итальянцы со своими шести-, а то и семинедельными отпусками предпочитают экзотические страны. К тому же в августе проходит мировой чемпионат танго, красивое шоу с блестящими выступлениями звезд, бесплатными уроками именитых маэстро и концертами на всех сценах, площадках, а порой и просто в парках Буэнос-Айреса. Городские милонги оживают, открываются новые, чтобы вместить в себя всю эту неуклюже толкающуюся на паркете разноязыкую толпу любителей волнующего объятия под музыку аргентинских композиторов. Они приносят немалый вклад в индустрию танго, покупая дорогие туфли и ботинки для танцев, оплачивая такие же дорогие уроки, посещая спектакли и танго-шоу с традиционным аргентинским мясным ужином.

На одной из классических милонг, появившейся по рассказам милонгеро чуть ли не сто лет назад, я познакомилась с Лидией. Элегантная молодая женщина со стильной короткой стрижкой и нервным лицом с утонченными чертами и смешинкой в глазах подсела за мой столик без всякого приглашения и, фамильярно подмигнув мне, кивнула в сторону танцпола:

– Видала наших? – сказала по-русски с еле уловимым акцентом.

Как и она, я в этот момент наблюдала весьма забавную, но неприемлемую в кодексе милонги сцену: богатырского сложения молодой мужчина славянского типа, с косой саженью в плечах и двумя бокалами в руках, пересекал наискосок небольшой танцпол, по которому двигались пары, как положено, против часовой стрелки. Он нес напитки своей женщине, поджидавшей его за столиком, и ему не пришло в коротко стриженную русую голову, что надо бы обойти по краю, а не врезаться в танцующих людей, идя им наперерез с торжествующим видом добытчика под одобрительно-обожающий взгляд дамы его сердца.

– С Урала. Группа начинающих и продвигающих танго в Сибири, – с видом посвященной во все происходящее объяснила мне моя новая соседка по столу, после чего представилась: – Лидия. Мне про тебя рассказывали Карлиньо и Алехандра.

Имена знакомых танцоров она произнесла, как пароль, и я взглянула на нее с интересом, которого она и ожидала.

Лидия жила в Париже, куда переехала много лет назад еще совсем юной выпускницей питерского университета. Там она начала карьеру переводчицы, а позже стала выстраивать другую карьеру – тангеры, – уловив в этом чувственном танце что-то настолько свое, то, чего недоставало ей в жизни. Ее острый ум и не в меру резкий язык отпугивали мужчин, и, несмотря на внешнюю привлекательность, она так и не вышла замуж. Танго дарило ей возможность выплеснуть свою нерастраченную женскую чувственность, научиться слушать партнера и подчиняться его ведению в танце. Это, последнее, всегда давалось непросто эмансипированным европейским женщинам, особенно добившимся определенного положения в корпоративной иерархии или бизнесе. Посещая милонги, Лидия наблюдала за их персонажами, а потом остроумно комментировала подмеченные нелепости, проявляя талант великолепной рассказчицы и приятной собеседницы; она умела насмешить кого угодно, и сама расхохотаться до слез, слушая других. Все это она продемонстрировала мне за одну ночь, и мы сдружились, несмотря на небольшую разницу в возрасте и большую разницу в опыте на милонгах Буэнос-Айреса. По сравнению со мной Лидия была начинающей тангерой, она брала уроки чуть ли не каждый день и, будучи тщеславной, во что бы то ни стало хотела добиться успеха и выйти на уровень профессиональной балерины, чтобы ее приглашали самые лучшие танцоры мира!