незуми. – Мы решили в дальнейшем выслать охотничьи отряды для поимки подходящих жертв. Тем не менее, сегодня как раз третья ночь. Нам нужно жертвоприношение. Есть ли добровольцы?

Фоновое бормотание и сторонние обсуждения резко оборвались. Лишь тишина была ответом на вопрос старейшины.

Наконец, вдалеке, собравшиеся незуми услышали нервные подтрунивания охранников, стоящих на вахте.

- Сонокура, - пробормотал один незуми.

- Сонокура, - более уверенно сказал другой.

- Человек, - послышался еще один голос.

Собравшиеся живо ухватились за чужака, в качестве избранной жертвы.

Толпа бросилась из импровизированного зала заседаний, и хлынула к охранникам. Благодаря фактору неожиданности и огромному количеству, они быстро одолели очимушу.  Гнилое-Дыхание и Белый-Ус обменялись сочувственными взглядами, и их руки сжались на рукоятках мечей, но никто из них не встал на защиту Сонокуры.

Седая-Бровь повел толпу чуть поодаль от поселения. Там, они связали Сонокуру.

- Что вы делаете? – спросил наемник, высоким от страха голосом.

- То, что нужно, - ответил Серая-Бровь. – Жертвоприношение для Хороби.

Сонокура замолчал. Он смотрел на собравшихся незуми и видел лишь облегчение на их лицах. У него не было ни сторонников, ни шанса на спасение.

- Нужно заставить его стонать и кричать, чтобы ками принял подношение, - напомнил Шустрая-Лапа об инструкциях Раздвоенного-Языка.

- Делай, что должен, - ответил Серая-Бровь.

Как опытный бегун, Шустрая-Лапа со знанием дела перерезал сухожилия на ноге Сонокуры, похоронив любые надежды наемника на побег. Сонокура завопил от острой боли.

- Назад, в деревню, - приказал Серая-Бровь. – Всем оставаться внутри до рассвета.

Жители разбежались по домам.

Седая-Бровь стоял на вахте вместе с Гнилым-Дыханием и Белым-Усом. Никто из них не проронил ни слова. Все они напряженно всматривались в болото. Небольшой фонарь освещал связанный силуэт Сонокуры. Очимуша звал на помощь и вопил от боли. Гнилое-дыхание закрывала глаза при самых громких или наиболее мучительных воплях.

Вскоре, хор стонов и стенаний присоединился к крикам Сонокуры. Приближался ками. Вдвое выше человеческого роста, с лицом подобным рогатому черепу. Его черная мантия, окаймленная белой шерстью, парила над землей, когда он подлетал к наемнику. В колышущихся складках ткани мантии появлялись и исчезали лица. На мгновение ками замер, склонив голову на бок, словно прислушиваясь к мелодии криков Сонокуры. Очимуша начал умолять сохранить ему жизнь, пытаясь уползти от страшного духа. Ками подлетел ближе, и кожа Сонокуры начала искажаться и рваться, словно ее разрывали невидимые руки. Охваченные агонией, его глаза закатились в глазницах. Стоны становились все громче, и несметные черви и личинки выползли из почвы, проникая в раны Сокомуры. Силуэт ками медленно накрыл собой тело очимуши, и  от наемника вскоре осталась нелепая масса из личинок, червей, и костей. Вопящий голос Сонокуры слился в хоре криков и стонов ками, неспешно скрывшегося во тьме.

*   *   *   *   *

Раздвоенный-Язык сидела в своей сокровищнице, проводя руками по большим сундукам с золотом. Она подняла серебряный кувшин, украшенный дорогими камнями и золотой филигранью. Поднеся его к свету, она подумала, - В безопасности, мои симпатяшки. У меня вы будете в безопасности. Мерзкий ками не сможет отобрать вас у меня. – Она надела опаловое ожерелье в золотой оправе. – Хитрость Раздвоенного-Языка сохранит вас. Пока деревня Китаносу будет продолжать кормить Хороби, он не оставит их, и будет держаться далеко от нас, мои симпатяшки. Очень далеко.

Поручение Дракона

Или, как Кики-Джики, Разбиватель Зеркал получил свое имя.

Alexander O. Smith

- Ты доставил мне много проблем, гоблинское отродье. – Мелоку прохаживался кругами по просторному залу, ступая по тусклым нефритовым прожилкам, паутиной расходившимся по мраморному полу. Он потер виски длинными тонкими пальцами. Как посол соратами, он проводил множество дознаний – в конце концов, для принятия взвешенных решений, нужна была информация – но некоторые из них были довольно… раздражающими. Он ожидал от этих наземных обитателей несколько большего, чем воровство, и другие мелкие пакости, но чтобы здесь, в его собственных покоях! Эта дерзость была больше, чем личное оскорбление; это был щелчок по носу всем небесным жителям, мерзкое марание бледного великолепия луны, надругательство, осквернение…

Мелоку вздохнул и взглянул на своего узника, подвешенного в центре зала под длинным, перевернутым шпилем, выступающим, подобно сталактиту из белого мрамора из-под сводчатого потолка. От узника к шпилю тянулась серебристая веревка – единственное, что удерживало его навесу. В десяти футах под ним располагалось идеально круглое отверстие в полу. Под ней не было ничего, кроме туманных облаков и двух тысяч футов пустого пространства над волнами далекого океана. Узник слегка помахал руками, и медленно завертелся по кругу. Хотя, по сравнению с Мелоку, он ростом достигал бы лишь талии соратами, акки, все же, был крупным для своей расы, и веревка казалась слишком тонкой, чтобы долго выдерживать его вес. Он уже жалел, что сожрал все созревшие бивы с дерева в саду, на пути сюда. Они выглядели такими аппетитными, такими сладкими. Он словно слышал, как они звали его к себе… Капля пота собралась между грубыми наростами у него на лбу, и стекла вниз, между глаз, к кончику заостренного носа, где она, казалось, вечность висела, покачиваясь, прежде чем сорваться вниз, сквозь отверстие в полу, где она была сметена в пустоту ветрами, обдувающими фундамент летающего дворца. Акки нервно сглотнул.

Мелоку прекратил прохаживаться и поднял бровь. – Знаешь, есть и другие способы заставить тебя говорить. – Он вытащил узкий кинжал из-за пояса, и окинул взором веревку над головой акки. – И все же, думаю, я дам тебе последний шанс стать цивилизованнее, Кики-Джики. – Акки напрягся. – Да, я знаю, кто ты, - улыбаясь, сказал Мелоку, - мои зеркала показывают очень многое… хотя, признаю, мне было физически больно, даже со стороны наблюдать за твоими грязными собратьями, кувыркающимися в грязи и бьющими друг друга камнями по голове. – Мелоку покачал головой, и снова принялся прохаживаться по кругу.

- Ты Кики-Джики, молодой бунтарь акки, как, я полагаю, ты о себе думаешь. Ты родился четвертым ребенком в семье, был вышвырнут после того, как использовал сестру в качестве булыжника, в тренировке по метанию камней через лаву, и научил старших, но, очевидно, более тупых братьев игре «подразни óни». Ты пережил эти шалости, равно, как и гнев своей обширной семьи лишь благодаря способности быстро бегать… но ни в одном зеркале я не увидел ничего, чтобы указывало на то, где во всей Камигаве ты спрятал мою жемчужину, не говоря уже