Моё предложение попробовать провести год в Грюндчане и не работать моделью Лео принял с Полярным свечением в глазах. Я сказала ему, что, если мы сдадим в Ванкувере наш дом в аренду, денег не только с лихвой хватит на жизнь, но мы ещё и сможем копить и инвестировать. Кроме того, я тоже немножко работаю, хотя с детьми это сложно.

– Но через год агентства могут уже не захотеть меня… – говорит Лео с надеждой, что это предупреждение нас не остановит.

– А и не надо. Я вижу, как тебе плохо от этой работы. Если бы знала, никогда бы не отправила твои фотографии в журнал.

– Лея… – как-то странно расправляет плечи мой муж. – Ты… уверена?

– Абсолютно.

Ну и что я потеряла? Его заработки? В Грюндчане мы прекрасно обходимся и без них. Зато теперь у меня есть жизнерадостный муж и регулярный сладкий секс. Сладющий. А также гораздо больше его помощи по дому и с детьми, хотя Лео теперь тоже занят – после двух лет работы с отцом в мастерской он так втянулся и полюбил ювелирное дело, что вот уже год, как собственная мастерская обосновалась у нас дома.

Дом… они все, абсолютно все тут деревянные и красные с белыми ставнями и дверями. Но наш причудливый – с длинными до самого пола, а потому зрительно кажущимися узкими окнами. На самом деле, они такие же по ширине, как все нормальные окна. В конце ноября – в начале Адвента – я устанавливаю на каждом низком подоконнике скандинавские подсвечники с вытянутыми в ровную горизонтальную линию пятью свечами. Только свечи у нас не настоящие, а электронные – из-за детей. На окнах у меня бабушкины старинные кружевные шторы, а на диванах вышитые подушки из Икеи. И что интересно, десятилетия, отделяющие шторы от подушек абсолютно незаметны – таков он, скандинавский стиль. А ещё… у меня тоже есть мастерская. Вернее, у меня всегда она была в маленьком флигеле возле дома. В ней я, только не смейтесь, рисую. И одну мою картину некто из Сингапура купил за десять тысяч и триста долларов. Я назвала её «Нордический ветер» и нарисовала не красками, а пигментами, которые придумала добывать сама из всех пород, которые можно отыскать в нашей местности. Только синий пришлось взять промышленный, потому что пигмент, полученный из черники, со временем из синего выцветает в коричневый. Когда я упаковывала картину, Лео смотрел с грустью.

– Моя любимая, – сказал.

И я написала товарищу из Сингапура, что очень сильно извиняюсь, но картину решила оставить себе. Спрятала в сарае для дров, а восьмого августа подарила мужу. Он долго разглядывал разводы синего со звёздами выеденной солью краски и вкраплениями жёлтого, похожего на золото песка, оранжевые пятна пигмента, полученного из глины.

– Как ты смогла настолько точно её повторить? – спросил.

– А я не повторяла. Это оригинал.

Лео, конечно, как обычно, закрылся от меня рукой… но при этом улыбался. Очень сильно.

Картину мы повесили в своей спальне вместо телевизора – всё равно никогда его не смотрели. А рисовать меня надоумил Лео, подарив однажды на Рождество коробку дорогих акварельных красок. Вначале я повторяла простые уроки на YouTube, потом стала покупать мастер-классы, и вскоре акварель размножилась в полки красок всех видов и разновидностей, но любимыми стали акриловые. Ими я создаю классные абстракции, но могу и сносный пейзаж акварелью написать.

Во флигеле у меня зимой было холодно, и Лео запретил мне работать в мастерской, приказав, всё делать дома, в тепле. Этим летом Лео и Юван старший возвели новый флигель, примкнув его к дому, как отдельную комнату, и подключили к общей системе отопления. Комната просторная, а к стене приделана широкая рабочая зона для всех напильников и шлифующих машин Лео, а у окна – мои мольберты и стол для заливок акрилом. Я как-то задумалась и вдруг поняла, что теперь мы в прямом смысле двадцать четыре часа в сутки вместе. И что уж совсем странно и непонятно – у нас никогда не заканчиваются беседы. Мы умолкаем, только если Мелитина смотрит телевизор и не позволяет нам говорить. Да, пришлось прикрепить к стене в мастерской телевизор с мультиками, иначе ничего не сделать – дети не дадут.

Lose My Way · Ane Brun · Dustin O'Halloran

Саванна пробыла у нас неделю в декабре – приезжала по случаю моего дня рождения. Северное сияние так и не поймали, но зато искупались в проруби на озере, а потом парились в парилке там же. Эмоций у неё было море, Лео только посмеивался. Я тоже каждый год опускаюсь в воду целиком – Лео мне уже позволяет, хотя вначале, конечно, войны были. У нас договорённость: тридцать секунд для полного очищения энергетики я не жду, как положено у скандинавов, а только быстро окунаюсь и сразу вылезаю. Да, честно говоря, если бы не вылезала, Лео, нависающий над головой с одеялом и полотенцами, выдернул бы меня за шкирку, стоило бы задержаться хоть на секунду дольше. Он очень переживает, боится за моё здоровье, а я терпеть не могу, когда он на меня зол, поэтому слушаюсь. Не обращаю внимания даже на смешки и шуточки друзей, когда он меня растирает полотенцем при всех. Купальник у меня закрытый, никто не знает, что живу свой строго отпущенный срок с печенью Лео. А он на вопрос: «Откуда шрам?», ответил:

– Была операция по поводу печени.

И всё, больше ни слова. Саванна знает подробности, но и она нашим шведским друзьям ничего не сказала. По её словам, нас с Лео объединяет магия, фундаментальная связь. Редкое и таинственное явление.

– Ты не представляешь, как много людей мечтает о таком единении, как у вас… – сказала она мне тогда же в парилке на озере.

Мы с ней первыми пошли греться, и это было первое, что я услышала, как только дверь за нами закрылась, и мы оказались отрезанными от посторонних ушей.

– Когда вы рядом, кажется, свет становится ярче, а в воздухе начинает мерцать золотая пыль! – добавляет с улыбкой.

– Сказочница! – дразню её.

Саванна внезапно начала писать истории, книг её не публикуют, но в сети можно найти почти всё.

– Ничего серьёзного! – говорит она. – Только развлекаюсь!

Но на деле всё, что я прочитала, а прочитала я каждое её слово, более чем серьёзно, даже если на первый взгляд кажется, что нет. Это как заглянуть внутрь души, увидеть можно всё: и вопросы к миру, и сомнения, и все уже открытые истины, и те, которые ещё только в поиске.

Отвезти её на вокзал в соседний город должен был Лео – так мы договорились. Но за два дня до её отъезда Лео предложили съёмку в Стокгольме, и он согласился, потому что гонорар понравился. Такая вылазка по нелюбимой работе – исключение, но иногда они случаются, если у него настроение: «Я чувствую, что должен это сделать».

– Никому ты ничего не должен, – напоминаю ему.

– Тебе и детям должен. Я глава семьи, и я в ответе за её материальное благополучие.

Вот так. Он глава семьи. Ну… мне это нравится. И даже очень! Оказалось, что в современном мире популярность решает всё. И мои картины, и ювелирные украшения Лео покупают только потому, что у него есть канал связи с потенциальными покупателями – его паблики. И чтобы интерес не иссякал, его регулярно нужно подпитывать снимками распрекрасного лица моего супруга. Да и фигура у него очень даже «ничего» – аппетитная с любой точки зрения. Короче, быть моделью ему время от времени всё-таки приходится, но теперь, когда от съёмки зависят наши с ним продажи, участвовать в них намного веселей.