Заплатив, она вышла с полной сеткой. Зашла в соседнююлавочку купить яиц, а потом пошла вниз по улице в сторону кондитерской — тампродавалось столь любимое им шоколадное печенье. Над головой простиралосьиграющее всеми цветами вечернее небо, вокруг витали ароматы свежего хлеба,колбас, кофе «Эспрессо» — это из соседних кафе. Иногда к ним примешивался запахмарихуаны. Стоял чудный сентябрь: было все еще тепло, но вечерняя прохлада уженачинала насыщать воздух свежестью, и розовые тона неба казались от нее ещенежнее — это напоминало ранние акварели Марка. Воркуя, голуби вперевалку разгуливалипо улицам. У стен застыли велосипеды. То здесь, то там девочки прыгали черезскакалку.

— Что ты принесла? — Марк лежал на полу и курил.

— То, что ты заказывал. Наше обычное меню: омар, икра,бифштекс. — Послав ему воздушный поцелуй, она поставила пакеты на узкийкухонный стол.

— Серьезно? Ты купила бифштекс? — В его голосезвучало скорее разочарование, чем предвкушение.

— Нет. Фьорелла сказала, что мы мало едим салями, ну яи купила целую тонну.

— Хорошо. Надо полагать, она разбирается.

До появления Кизии он жил на консервированных бобах ишоколадном печенье. Фьорелла была одним из многочисленных подарков Кизии,частью ее тайны.

— Конечно, разбирается. Еще как разбирается.

— И ты тоже отлично разбираешься.

Она стояла в дверях, глаза ее блестели в наполняющих комнатусумерках. Глядя на распростертого на полу Марка, она сказала:

— Знаешь, иногда мне кажется, что я и в самом делелюблю тебя, Марк.

— Мне тоже иногда кажется, что я люблю тебя.

Во взглядах, которыми они обменялись, звучало многое. В нихне было места раздражению, напряженности, нервозности. Не было глубины чувства,но не было и кокетства. Одно лишь признание: я очень ценю, что я с тобой.

— Хочешь, пойдем погуляем, Кизия?

— Погуляем, — повторила она по-итальянски, и онласково рассмеялся. Она всегда называла прогулку по-итальянски и объясняла этотак: — Там, в Нью-Йорке, люди ходят. Бегают. Они ненормальные. Здесь, в Сохо,пока еще понимают, что значит жить! В Европе тоже понимают это. Итальянцыкаждый вечер выходят в сумерках на прогулку, а еще в полдень по воскресеньям —в этих забавных маленьких городках, где большинство женщин носят черное, амужчины — шляпы, белые рубашки, мешковатые костюмы и не надевают галстуков.Гордые земледельцы, добродетельные люди. Они глазеют по сторонам, приветствуютзнакомых. И делают это так, словно выполняют важный обряд. Это ритуал,многовековая традиция, и мне это очень нравится.

— Ну, пошли. — Он поднялся, потянулся и обнял ееза плечи. — Поедим, когда вернемся.

Кизия понимала, что имеется в виду. Одиннадцать, может, идвенадцать часов. Сначала они будут гулять, потом встретят друзей и остановятсяна улице поболтать. Станет темно, и они зайдут к кому-нибудь из друзей Марка,чтобы взглянуть, как продвигается работа, и в конце концов в студии соберетсястолько народу, что они решат пойти посидеть в «Партридж» и выпить там вина. Ачерез несколько часов выяснится, что все умирают с голоду, и Кизии придетсякормить девять человек. В комнате будут гореть свечи, играть музыка, звучатьсмех и гитара, и все будут передавать друг другу сигареты с травкой. Призванныеразговорами, в комнате будут витать духи Клее, Руссо, Кассата и Поллока.Наверное, таким был Париж во времена импрессионистов. Изгои официальногоискусства, они собирались вместе, создавая свой собственный мир, в которомдарили друг другу смех, мужество и надежды… в ожидании дня, когда кто-нибудьоткроет их и сделает знаменитыми, а вместо шоколадного печенья они будут естьикру. Ради них самих Кизия надеялась, что этого не случится, — никогда онине покинут свои пыльные студии, где сами собой возникают волшебные вечера,подобные этому; ведь тогда им придется облачиться в смокинги, улыбки их станутсухими, а глаза — печальными. Они будут ужинать в «21», танцевать в «ЭльМарокко» и ходить на приемы вроде вчерашнего.

Но Парк-авеню далеко от Сохо. Это другая Вселенная. А воздухвсе еще полон летнего тепла, и ночь освещена улыбками.

— Куда ты, любовь моя?

— Есть дела дома.

— Тогда пока. — Он уже не интересовался ею,всецело поглощенный гуашью.

Кизия поцеловала его на прощание, окинула комнату быстрым,внимательным взглядом. Ей было противно возвращаться домой. Все время возникалочувство, что она не сможет вернуться обратно. Вдруг кто-то откроет ее секрет,узнает, где она бывает, и помешает ей прийти сюда еще раз. Мысль эта повергалав ужас. Ей необходимо возвращаться — она не может без Сохо, ей нужен Марк, и ейуже не обойтись без всего, что с этим связано. Кто может помешать ей? Эдвард?Призрак ее отца? Вздор. Ей двадцать девять лет. И все равно, уходя из Сохо, онане могла избавиться от ощущения, что пересекает вражескую границу, чтобы вестиразведку за железным занавесом. Ее развлекали подобные фантазии. А спокойствие,с которым Марк воспринимал ее исчезновения и возвращения, облегчало путешествияиз мира в мир. Она смеялась над собой, легко сбегая по лестнице.

Стояло яркое солнечное утро. Кизия вышла из подземки за триквартала от своего дома и быстро пошла по Лексингтон-авеню и Семьдесятчетвертой. Медсестры из Леннокс Хилл торопились на обед, посетители магазинов кполудню выглядели измученными, злобно выли машины. Все здесь двигались вубыстренном темпе. Было темнее, грязнее и шумнее, чем в Сохо.

Привратник открыл перед нею дверь и, приветствуя,прикоснулся к фуражке. В холодильнике, заведенном управляющим дома специальнодля таких случаев, хранились для нее цветы. Боже упаси, если они завянут, покамадам посещает парикмахера или Сохо. Привычная белая коробка от Уита.

Кизия, взглянув на часы, быстренько прикинула свои дела. Втечение дня надо сделать кое-какие звонки, охотясь за лакомыми кусочками дляколонки Мартина Хэллама. А тот материал, что уже закончен, передать агенту потелефону. Быстренько принять ванну, а затем бегом на встречу по организациибала в пользу больных артритом. Первая встреча в этом году и отличный материалдля Мартина Хэллама. В пять часов можно снова пойти в Сохо, купить провизию уФьореллы и быть готовой к вечерней прогулке с Марком. Великолепно.

Дома телефонная служба сообщила, что ей несколько раззвонили. Эдвард, два раза Марина и Уит — он интересовался, не изменились ли ихпланы на завтрашний вечер. Кизия перезвонила ему, пообещала завтра бытьполностью в его распоряжении, поблагодарила за розы и внимательно выслушала,как он скучает по ней. Через пять минут она уже лежала в ванне, совершеннозабыв про Уита, а через пятнадцать вытиралась большим белым полотенцем срозовой монограммой.

Встреча проходила дома у Элизабет Морган. Миссис ЭнджиерУимпл Морган III. Она была ровесницей Кизии, но выглядела лет на десять старше.Муж был старше ее вдвое. Она стала его третьей женой; две предыдущиеблагополучно умерли, существенно увеличив его состояние. Элизабет все ещезанималась переделкой дома. По ее словам, «чтобы найти именно то, что нужно,уходит целая вечность».