— Ты так хлопнула дверью, будто за тобой кто-тогонится.

У нее снова были ключи от его жилища.

— Нет, я просто раздражена, вот и все. Дурацкаясветская жизнь. — В глазах ее сквозь раздражение проступила улыбка, и онаопустилась в кресло. — Я так скучала по. тебе прошлой ночью. Иногда мнехочется, чтобы ты не отпускал меня от себя.

— А что, у меня есть такая возможность? —удивленно спросил Марк.

Она засмеялась и скинула туфли.

— Нет.

— Я так и думал. — Похоже, он не особенноогорчился, и Кизии понемногу стало легче.

— Мне нравится этот рисунок гуашью. — Марк,отступив, рассматривал утренние труды, а Кизия заглядывала через его плечо.

— Да. Возможно, кое-что из этого выйдет. — Стараясьскрыть удовольствие, он принялся поглощать шоколадное печенье из коробки.Внезапно повернулся и обнял ее. — А чем ты занималась со вчерашнего дня?

— Сейчас скажу. Прочитала восемь книг, пробежала милю,побывала на балу, выставила свою кандидатуру на пост президента. Обычные дела.

— Но ведь во всей этой чуши есть и кусочек правды,точно? — Она пожала плечами, и, улыбнувшись друг другу, они поцеловались.Ему было не особенно интересно, чем она занималась, когда уходила от него. Унего была своя жизнь, работа, вот этот чердак, друзья… У нее тоже свояжизнь. — Лично я думаю, что ты боролась за президентский пост.

— От тебя ничего невозможно утаить, Маркус.

— Ничего. — Он осторожно расстегивал еерубашку. — Никаких тайн… Вот она, тайна, которую мне хотелосьраскрыть. — Он с нежностью обнажил одну грудь и наклонился поцеловать ее,а она, просунув руки ему под рубашку, соединила их за спиной. — Я скучалпо тебе, Кизия.

— И вполовину не так, как я по тебе. — Вдруг передее глазами, как вспышка, пронеслись сцены вчерашнего вечера… Танцующий барон…Она отодвинулась от Марка и с улыбкой принялась его рассматривать. — Тысамый красивый мужчина во всем мире, Марк Були.

— И твой раб.

Она засмеялась, ибо Марк не был ничьим рабом, и обапрекрасно это знали. Потом она вырвалась и, босая, забежала за мольберт,схватив по дороге коробку с шоколадным печеньем.

— Эй!

— Вот сейчас все и выяснится! Что ты любишь больше?Меня или шоколадное печенье?

— Да ты в своем уме? — Он бросился вслед заней. — Я обожаю шоколадное печенье! Как можно сравнивать!

— Ха-ха! Ну так ты его не получишь! — Она убежалав спальню и вскочила на постель, прыгая с ноги на ногу, смеясь, со сверкающимиглазами и развевающимися волосами.

— Отдай мне печенье, дочь Евы! Я без него жить не могу!

— Наркоман!

— Да! — С загоревшимися глазами он тоже вскочил напостель, отобрал печенье и зашвырнул его на обтянутый пергаментом стул, а потомкрепко прижал к себе Кизию.

— Ты не только безнадежный шоколадоголик, Марк Були, тыеще и эротоман. — Засмеявшись счастливым детским смехом, она поудобнееустроилась в его объятиях.

— А может, без тебя я тоже жить не могу…

— Сомневаюсь. — Он притянул ее к себе, и, смеясь,они занялись любовью.

— Что ты хочешь на ужин? — Она зевнула исвернувшись калачиком, подвинулась поближе к нему на большой, удобной кровати.

— Тебя.

— Это было на обед.

— Ну и что? Разве есть закон, запрещающий одно и то жеблюдо на обед и ужин? — Он взъерошил ей волосы, и губы его потянулись к еегубам.

— Марк, я серьезно. Что будешь есть, кроме шоколадногопеченья?

— Не знаю… Ну, как обычно… бифштекс… омар… икра. —Он и представления не имел, насколько это для нее обычно. — Правда, незнаю. Наверное, пиццу. Какую-нибудь колбасу. Лазанию. Можно сейчас купить свежийбазилик?

— Ты опоздал на четыре месяца. Сейчас не сезон длябазилика. А как насчет соуса из моллюсков?

— Договорились.

— Я сейчас вернусь. — Она провела языком по егопояснице, еще раз потянулась и выскочила из постели так, что он не успелдотронуться до нее. — Хватит, Маркус. Потом. Иначе мы останемся без ужина.

Перевернувшись на спину, он стал наблюдать, как онаодевается.

— Зануда ты, Кизия, но смотреть на тебя приятно.

— Возвращаю оба комплимента.

Он лениво растянулся на простынях, и ей пришло в голову, чтотрудно представить себе нечто более прекрасное, чем дерзкая нагота оченьмолодого и очень красивого мужчины.

Кизия вышла из спальни и вернулась с сеткой в руке, одна изего рубашек была завязана узлом под грудью, джинсы плотно облегали бедра,волосы перехвачены красной лентой.

— Я должен тебя вот так нарисовать.

— Ты должен перестать быть таким дурнем. Я могу от тебязаразиться. Есть какие-нибудь особые пожелания? — Он улыбнулся,отрицательно покачал головой, и она ушла на рынок.

По соседству было несколько итальянских рынков, где оналюбила покупать для него еду. Это была настоящая пища: домашняя пицца, свежиеовощи, огромные фрукты, налитые соком помидоры, великое множество колбас исыров, к которым так и хотелось прикоснуться и вдохнуть их аромат. Все этоказалось таким соблазнительным и сулило королевскую трапезу. Длинные батоныитальянского хлеба, которые удобно нести под мышкой, как она обычно делала вЕвропе. Бутылки вина, подвешенные на крюках к потолку.

Идти было недалеко, и наступило как раз то время дня, когдамолодые художники начинали выползать из своих убежищ. Конец дня, когда те, ктоработает по ночам, начинают оживать, а те, кто работает днем, испытываютжелание потянуться и пройтись. Чуть позже на улицах станет полно народа:гуляют, болтают, курят травку, собираются группами, забредают в кафе по пути кдрузьям или на выставку чьих-нибудь скульптур. Все в Сохо были друзьями, и всемного работали. Попутчики в странствиях души. Первооткрыватели в искусстве.Танцоры, писатели, поэты, художники, собранные в южной оконечности Нью-Йоркамежду умирающим, полным грязи и непристойностей Гринвич-Виллиджем и стеклом ибетоном Уолл-стрита. Насколько же приятнее здесь, в Сохо, в мире друзей.

Девушка в зеленной лавке хорошо ее знала.

— А, синьорина, как поживаете?

— Прекрасно, а вы?

— Так себе. Что вам угодно?

Побродив среди великолепных запахов, Кизия выбрала салями,сыр, хлеб, лук и помидоры. Фьорелла одобрила ее покупки. Сразу видно,продавщица понимает, что к чему. Она нашла прекрасное салями, все ингредиентыдля соуса — это будет настоящий паэзский соус! Симпатичная девушка. Наверное,замужем за итальянцем. Впрочем, Кизия никогда об этом не спрашивала.