— Ты меня любишь? — Кизия была ошеломлена, аТиффани — в совершенном ужасе. Она задумалась, и это вырвалось само собой.Снова проклятый вопрос. Мучающий ее дьявол. — Я… Я прошу прощения… Я… Ядумала о… другом человеке… — Из глаз Кизии полились слезы, когда онавстретилась взглядом с отвернувшейся от окна Тиффани.

— Все в порядке, Тиффи, все в порядке. — Она обнялаподругу, и надолго воцарилось молчание. Шофер бросил взгляд в зеркало, быстроотвел глаза и сидел прямо, спокойный и невозмутимый, профессиональносдержанный. Молодые женщины не замечали его присутствия. Так они быливоспитаны. Он подождал минут пять, пока женщины на заднем сиденье сиделиобнявшись. Одна из них тихо плакала, но было непонятно, какая именно.

— Мадам?

— Да, Харли? — Голос Тиффани казался совсемдетским и одновременно хриплым.

— Куда нужно отвезти мисс Сен-Мартин?

— О… не знаю. — Рукой, затянутой в перчатку, онавытерла глаза и с полуулыбкой обернулась к Кизии. — Куда ты хочешь?

— Я… Шерри-Низерлэнд. Можешь меня там высадить?

— Конечно. — Машина тронулась, а женщиныоткинулись на спинки сидений, обитых тонкой бежевой кожей и черной замшей, держадруг друга за руки и храня молчание. Говорить не имело смысла: начни любая изних, ей было бы трудно остановиться. Молчать проще. Тиффани хотелось пригласитьКизию на ужин, но она не могла вспомнить, в городе ли Билл. Он не любил еедрузей. После ужина он всегда занимался бумагами, которые приносил с работы,или отправлялся на деловую встречу — короче, не считал нужным занимать гостейсветской болтовней. Тиффани хорошо усвоила правило: на ужине никого быть недолжно, если только Билл сам не пригласит гостей. Уже много лет она не нарушалаэто правило… Наверное, поэтому… наверное, в этом причина… ее одиночества. Отецумер, а мать… ну, мать… Она надеялась, что хотя бы дети будут с ней, но Билл нелюбил, чтобы дети ужинали с ними. Дети ели на кухне в половине шестого с нянейСинглтон, а она считала, что для Тиффани «неразумно» присоединиться к ним. Детибудут «не в своей тарелке». Поэтому она ужинала одна в столовой в половиневосьмого. Тиффани судорожно соображала, приедет ли Билл сегодня к ужину и оченьли рассердится, если…

— Кизия?

— А? — Кизия была поглощена мрачными мыслями и ужеминут двадцать, как ощущала тупую боль в желудке. — Да?

— Почему бы тебе не поужинать сегодня со мной? —Тиффани выглядела как маленькая девочка, которую посетила блестящая идея.

— Тиффи… это… я… мне очень жаль, милая, но я никак немогу. — Это было бы невыносимо. И ей нужно увидеть Марка. Простонеобходимо. Иначе она просто не выживет. Ужасный был день. — Извини, радиБога.

— Ничего. Не беспокойся. — Машина остановилась уШерри-Низерлэнд, и на прощание они крепко обнялись, одна мучимая одиночеством,другая — раскаянием.

— Побереги себя, хорошо?

— Обязательно.

— Позвонишь мне на днях? Тиффани кивнула.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Кизия помахала ей и вошла внутрь здания, подождала пять минут,а затем подозвала такси и поспешила в Сохо, стараясь забыть страдальческиеглаза Тиффани. Та, оставшись в машине одна, с жадностью выпила приличную порциювиски.

— О Боже, да это Золушка! Что случилось с моейрубашкой?

— Я думала, ты не обратишь внимания. Прости, милый, язабыла ее дома.

— Обойдусь. Ты сегодня кто — Золушка? Или претенденткана место в Белом доме? — Прислонившись к стене, он разглядывал сделаннуюза день работу, но было видно, что он очень рад Кизии.

— Вообще-то я собираюсь в сенаторы. Президент — это тактривиально. — Она усмехнулась и пожала плечами. — Я быстренькопереоденусь и сбегаю за едой.

— Прежде чем уйдете, госпожа сенатор… — Лукавоухмыляясь, он с решительным видом направился к ней.

— Вот как? — Жакет был уже наполовину снят, блузкарасстегнута, а волосы рассыпались по плечам.

— Вот так. Я успел по тебе соскучиться.

— Думаю, ты даже не заметил моего отсутствия. Когда яуходила, ты был так занят.

— Но сейчас я не занят. — Он подхватил девушку наруки, ее ноги в одних чулках болтались в воздухе, а черные волосы падали ему налицо. — Ты прямо картинка, когда одета вот так. Похожа на ту девицу, что явидел в газете, пока тебя не было, только симпатичней. Намного симпатичней. Утой вид стервы.

Кизия уронила голову ему на грудь и рассмеялась.

— А я не стерва?

— Нет, Золушка, никоим образом.

— Сколько у тебя иллюзий!

— Только по поводу тебя.

— Дурачок. Милый, милый дурачок… — Она нежно поцеловалаего в губы, и через несколько мгновений вся комната до самой постели оказаласьзабросанной ее одеждой. Было уже темно, когда они поднялись.

— Сколько времени?

— Наверное, около десяти. — Она потянулась изевнула. В квартире было темно. Марк выпрыгнул из постели, чтобы зажечь свечу,а затем снова заключил Кизию в объятия. — Хочешь где-нибудь поужинать?

— Нет.

— Я тоже не хочу, но надо что-то съесть, ты ведь ничегоне принесла? Она покачала головой.

— Я ужасно спешила. Почему-то мне хотелось увидеть тебяраньше, чем Фьореллу.

— Не беда. Поужинаем сыром и ореховым маслом.

Она ответила приглушенным смехом. Они поцеловались и пошли вванную, где, забравшись вместе под душ, весело плескались и резвились подструями воды, а потом вытерлись одним ярко-красным полотенцем. Без всякихмонограмм.

Вытираясь, Кизия размышляла о том, что мир Сохо пришел в еежизнь слишком поздно. Если бы ей было двадцать, она могла бы поверить в него исчесть настоящим. Сейчас же это всего лишь забава… необычная… чудесная… нохозяином здесь был Марк, а не она. Кизия правила другими мирами, совсем для неенежеланными, но тем не менее принадлежавшими ей.

— Кизия, для тебя важно то, чем ты занимаешься? —Она долго молчала, прежде чем ответить, а потом пожала плечами.

— Может, да, может, нет… может быть, я и сама этого незнаю.

— Имеет смысл над этим подумать.

— Пожалуй. Обещаю разобраться до полудня. — Онавспомнила, что завтра обедает с Уитом.

— А что за важное мероприятие у тебя завтра? — Вего голосе определенно звучал интерес, и она отрицательно покачала головой. Онидоедали остаток печенья, запивая его вином.

— Ничего. Ничего важного завтра не произойдет.

— Ты так сказала, что я подумал…

— Нет, ничего похожего. Между прочим, мне только чтопришло в голову, милый, что в моем возрасте уже ничего не кажется особенноважным. Включая даже тебя, и нашу близость, и твое замечательное молодое тело,и мою собственную дурацкую жизнь.