Соня поспешно отошла в сторону и передала Гинмару услышанное. Тот скрипнул зубами и пробормотал:

— Будто с ума все посходили...

Девушка потянула его за рукав.

— Не стоит здесь оставаться. Пойдем!

— Я уже пришел! — Гинмар раздраженно вырвал руку.— Никакой казни не будет! Если этих женщин схватили только вчера, то когда это, интересно, успели доказать их вину, чтобы по закону расправиться с ними?

— Ты не сможешь ничего сделать! — Соне стало по-настоящему страшно.

— Ошибаешься! Еще как смогу...— Он бросил взгляд на небо, начавшее сереть на востоке.— Скоро рассвет. Как ты не можешь взять толк: сама судьба привела меня сюда, чтобы я исполнил задуманное. А тебе здесь оставаться незачем — уходи, нет смысла зря рисковать. Ты, в конце концов, ни при чем. Я и один справлюсь.

— Больно уж ты самонадеян! — покачала головой девушка.— Почему ты так уверен, что люди будут на твоей стороне? Ты на самом деле, что ли, не понимаешь, что происходит, и по-прежнему рассчитываешь на свою известность?

Гинмар посмотрел на нее так, что Соне стало ясно: спорить и что-то доказывать ему бесполезно. Ей было знакомо это несгибаемое упрямство, свойственное ей самой и совершенно несовместимое с доводами здравого смысла. Поэтому она только вздохнула.

— Я останусь с тобой.

— Зачем?

Девушка и сама не могла толком объяснить. Просто чувства, которые она испытывала к Гин-мару, были сродни отношению сестры к брату. Такому же, как она — взрывному, безрассудному, не способному покорно мириться с несправедливостью и готовому на отчаянный риск. Уйти и бросить его Соня не могла.

Кажется, молодой человек почувствовал ее состояние и улыбнулся.

— Знаешь, Соня, когда я тебя впервые увидел, мне показалось, что ты —та женщина, которую я мог бы полюбить. Такая необыкновенная, такая красивая... Совсем не похожая на тех, кого я знал прежде. Но потом...

— Что? — прищурилась она с шутливым вызовом, скрестив на груди руки.— Вблизи я оказалась косоглазой уродиной без передних зубов и страшной, как все демоны сразу?

— Конечно, нет. Ты что, в зеркало никогда не смотрелась или просто смеешься надо мной? Вблизи ты еще прекраснее. Но мы слишком с тобой похожи.

— Ты себе льстишь!

— Похожи внутренне, как брат и сестра,— словно не замечая звучавшей в ее словах насмешки, продолжал наследник Риатеоса.— Ты, как бы это точнее выразиться, свой человек. Боец. Друг.

Ты не нуждаешься в том, чтобы тебя оберегали, носили на руках, сдували с тебя пылинки, а ведь нормальному мужчине хочется быть необходимым своей возлюбленной, быть ее защитой и опорой. Вот Джилла — я вообще не хотел пускать ее в свое сердце, а теперь мне кажется, что ей будет плохо без меня, она во мне нуждается, и с каждым днем я люблю ее все сильнее. Меня злило, что отец сделал выбор за меня, а теперь я вижу, что он оказался прав и у меня лучшая в мире жена. Не поверишь, но с нею я и думать не хочу о других женщинах,.. Мне невыносима мысль, что я могу чем-то обидеть ее, оскорбить ее чувства.

— О! Счастлива женщина, о которой так отзывается ее муж.

— Да, мне хочется, чтобы она была со мной счастлива. Соня... к чему я все это говорю тебе?.. Если со мной что-нибудь случится, ты сможешь выполнить одну мою просьбу? Скажи Джилле, что я любил ее. Я ведь так и не успел произнести этих слов...

— С таким настроением сидел бы лучше дома. Ничего я не буду передавать. Сам встретишься с ней и все скажешь. Ты что, помирать собрался?

На востоке небо окрасилось розовым. Гинмар не ответил, весь как-то внутренне подобравшись.

— Почему люди убивают себе подобных в начале нового дня? — тихо проговорил он, словно обращаясь к самому себе.— Никогда этого не понимал. Чаще всего битвы и казни совершаются именно на рассвете...

Стук топоров прекратился. Плотники закончили свой труд и понуро расходились. Впрочем, не все: были и такие, что решили задержаться, чтобы поглазеть на казнь. Судя по всему, ждать оставалось недолго. Площадь, несмотря на раннее время, постепенно заполнялась народом. Люди возбужденно переговаривались, указывая друг другу на ворота тюрьмы, которые должны были вот-вот раскрыться и пропустить скорбную процессию приговоренных к смерти узниц в сопровождении стражи. В толпе на Соню и ее спутника никто не обращал внимания. Наконец жуткое действо началось. Три женщины — их лиц Соня разглядеть не могла, да и не особенно пыталась,— шли, будто оцепенев от ужаса и отчаяния, ускоряя шаг лишь под ударами подгонявших их стражников. Народ встретил узниц дружным воплем безудержной ненависти; казалось, если бы не предусмотрительно выставленное оцепление, не позволявшее подойти слишком близко, до самой казни дело бы не дошло — толпа своими руками растерзала бы несчастных. Ианта повидала на своем веку немало публичных казней, но никогда еще приговор властей не встречал такого всеобщего исступленного одобрения. Женщины поднялись на помост, и им накинули на шею по веревочной петле; затем тела предполагалось сжечь, дабы очистить Ианту от колдовской скверны издревле известным и надежным способом. Соня ощутила подступающую к горлу тошноту.

Верховный жрец храма Митры выступил вперед и, призвав собравшихся к тишине, возвысил голос, обличая нечестивых в совершении множества тайных злодейств и убеждая всех и в дальнейшем выявлять подобных чудовищ в человеческом обличье и помогать свершаться праведному суду. Закончить свою страстную речь ему не позволил Гинмар. Он сумел прорваться сквозь оцепление и запрыгнуть на помост, встав рядом с приговоренными. Толпа ахнула и подалась вперед. Подобного никто не ожидал.

— Как ты можешь,— крикнул Гинмар, обращаясь к жрецу,— пред очами бога, которому служишь, бога, щедро дарующего жизнь, требовать смерти этих несчастных?! Если они в чем-то и признались, то под пытками, которых не вынес бы и ты сам,— посмотри на их лица! Люди Ианты, слушайте меня! Я, Гинмар, сын Магистра Итана, без всяких пыток признающий в себе дар колдовства, говорю вам: опомнитесь! Кому причинил зло наш род? Мой отец совершал только то, о чем вы же его просили, и не вмешивался в дела прочих людей. Сам я — один из вас, и вряд ли найдется человек, который меня не знает; я вырос в том самом квартале, где возник пожар. Неужели кто-нибудь из вас поверит, будто я желал гибели своим братьям? Если вам не на кого больше выплеснуть свою ярость — возьмите меня и судите, а потом убейте, если найдете за мной вину перед Иантой. А эти женщины — невиновны!

Он говорил, задыхаясь от еле сдерживаемого гнева, его глаза сверкали на бледном лице, как две яркие звезды. Единодушие толпы было явно поколеблено, Гинмар у многих вызвал восхищение своим мужеством. Он стоял, вскинув голову и сжав кулаки, точно изваяние, и вдруг косой луч солнца, пробившийся из-за серых облаков, как-то внезапно и резко, словно молния, полностью осветил его стройную напряженную фигуру. Собравшиеся на площади ахнули: будто сам Митра Пресветлый явил знак своего благоволения речи молодого мага. Толпа вздохнула как один человек, а лицо жреца перекосилось от бессильной ярости.