— Ты поешь, — наконец проговорил Шейн и скосил взгляд на Миледи. Она еле заметно пожала плечами.

— Насколько я помню, — продолжил Шейн, — этого не было в твоем резюме.

— Не было. На тот момент я не пела.

Снова воцарилась тишина. Другое место, другая обстановка, другая Миледи. Казалось, они совсем не знали друг друга.

— Эм, — тихо позвал Шейн, и Мира, наконец, повернулась к нему. — Ты замечательно поешь. Я сидел там и боялся пошевелиться. Мне казалось, что если я двинусь с места — ты исчезнешь.

Мистраль несмело улыбнулась, и барьер скованность стал медленно распадаться по кирпичикам.

— Расскажи про клуб, — попросил Шейн. — Или просто расскажи что-нибудь. Ты же говоришь! Я еще не свыкся с этой мыслью. Мне за три недели ни разу не пришло в голову тебе просто позвонить.

— Если честно, я настолько привыкла молчать и поднимать брови, что иногда забываю отвечать на реплики людей. С тобой было на удивление легко общаться, — Мира недовольно скривилась. — Ты меня разбаловал.

Шейн заулыбался.

— Просто у тебя очень выразительная мимика. Ну, так как вы с Рэннальфом оказались на одной работе?

— Ральф сразу после учебы прошел курсы бармена, считая, что бармены в какой-то степени тоже психологи. Когда мама вышла замуж за француза, она удачно продала наш семейный дом в Фулхэме и разделила между нами деньги. В это время Гаррет решил открыть клуб, мы все в него вложили понемногу. Рету принадлежит большая часть, нам же всем досталось по двадцать процентов. Иден не стал больше никак взаимодействовать с делом, у него другая работа, а мы с Ральфом нашли свое место.

Улица сделала поворот, и они оказались в более тихом переулке.

— А что за название?

— «Мистраль»?

— Я, как писатель, знаю, что так называется один из шрифтов.

Миледи расхохоталась. Шейна заворожил этот мелодичный смех. Теперь он понимал, что для нее значила афония. Если бы голос не вернулся, это была бы трагедия не только для Эм, но и для общества.

— Ты не представляешь, сколько вариантов я успела услышать, — сквозь смех проговорила она. — Макароны, авианосцы и лайнеры, таблетки от депрессии, отели, автомобили. Сейчас в моей коллекции появился шрифт.

— Серьезно? — поднял брови Шейн. — Такое популярное название?

— Как оказалось, да. На самом деле мистраль — это ветер, дует в районе Прованса. Вырывает деревья с корнями, а те, у которых получается устоять, со временем склоняются по ветру.

— Поэтично.

— Ты считаешь? — недоверчиво спросила Мира.

— Да, красиво, — кивнул Шейн. — Совсем не подходит для макарон и таблеток от депрессии. Почему вы решили так назвать?

Мистраль уставилась себе под ноги.

— Ну, просто, — невнятно пробормотала она. — Иден предложил, Гаррет согласился.

Они незаметно подошли к трехэтажному жилому дому из красного кирпича. Миледи остановилась у невысокого крыльца с деревянной дверью.

— Здесь я живу, — сказала она.

— Ты снимаешь квартиру?

— Нет. На свою долю с продажи дома я купила здесь мансарду.

Шейн глянул на последний этаж и перевел недоверчивый взгляд на Миру.

— Хочешь сказать, что эти шикарные арочные окна под крышей — твои?

— М-м… да, — протянула она. — Именно так.

— Сколько тебе лет? Восемнадцать? И у тебя уже есть своя квартира и клуб?

— Брось, — отмахнулась Миледи. — Ты прекрасно знаешь, сколько мне лет.

— Ты не говорила.

— Ты мог догадаться.

— Я, правда, сначала думал, что тебе семнадцать, — ухмыльнулся Шейн.

— А еще ты думал, что я мальчишка. Мне двадцать шесть. И откуда у меня взялось все это, я уже объяснила.

Шейн оперся спиной о перила крыльца и скрестил руки на груди.

— Все равно, в твоем возрасте я пахал в офисе по двенадцать часов.

— Ты же сказал, что тебя не взяли, — копируя его, скрестила руки Мира.

— В первые два. В третий я пошел в темной плотной рубашке, которая никак не просвечивала кожу, и на всякий случай замазал запястье тональным кремом, если бы пришлось подворачивать рукава.

— Кем ты работал?

Шейн поморщился.

— Финансовым аналитиком. Но быстро понял, что если останусь надолго, то к тридцати пяти у меня будет язва желудка и нервный срыв. И тогда я вспомнил о подростковом хобби, стал снова писать.

— И сейчас у тебя все есть, — заключила Мистраль. — Без язвы и срыва.

Подул ветер, и Мира, поежившись, поглубже зарылась в шарф.

— Ладно, ты замерзла, — сказал Шейн. — Я пойду назад и попробую найти остановку.

— До Ислингтона полторы мили всего, — хмыкнула Мира.

— Это не значит, что я рискну пройти их поздним вечером пешком, — ворчливо сообщил Шейн и поднял воротник.

— Боишься?

— На мне дорогое пальто.

Мира стала подниматься по ступенькам, Шейн стоял, не двигаясь, в той же позе: опершись о перила, скрестив руки на груди.

— Чего ты не уходишь? — недоуменно спросила девушка.

— Зайди в дом.

— И все? Ты можешь спокойно уходить, меня не украдут.

— Зайди. В. Дом. — спокойно повторил Шейн.

Мистраль закатила глаза.

— Ладно. Тогда, пока.

Мира скрылась за дверью, Шейн остался стоять на месте, подняв вверх голову и глядя на арочные окна мансарды. Через минуту в них загорелся свет.

Со мной все хорошо. М.

Вижу. ШТ.

И он быстро зашагал вниз по улице.

День начался не слишком хорошо. По пути на репетицию Мира споткнулась и разлила на себя кофе, хорошо еще парка была распахнута, и пострадал только джемпер. На работе оказалось, что одна из танцовщиц подвернула ногу, но на этом сюрпризы не закончились. Рэннальф почему-то был здесь, хотя его не ждали раньше вечера.

— Ты настолько любишь свою работу, что ходишь сюда даже днем? — спросила Мира, отпивая остатки кофе из стаканчика.

— Паршиво выглядишь, — сказал Ральф, присаживаясь на край барного стула.

Мистраль осмотрела пятно на джемпере и скривилась.

— Теперь его только выбросить, да?

— Это меньшая из твоих проблем, — ответил брат и, перегнувшись через барную стойку, вытащил из-под нее маленький конверт. — Гаррет специально вызвал меня. Ты же знаешь, как он умеет просить, при этом, даже не задумываясь об отказе. Кто-то должен ему объяснить, что просьба и приказ — вещи немного разные.