К этому прелестному во всех отношениях человеку она испытывала лишь такое гневное презрение, что могла бы смертоносно разорваться, как наполненный ядовитым пламенем вулкан, но снаружи её лицо выражало невозмутимость бетонной стены.

Отец Йонес шёл рядом с Ноной, подстраиваясь под её сбитый бегущий шаг, словно их связали за ноги. Простуженно бледное солнце падало на его белоснежные волосы, заплетённые в длинный низкий хвост, черты лица казались ледяными и безупречно мягкими, растекающимися плавленым серебром под лучами. Веки томно прикрыты, губы постоянно ухмыляются, словно выбитые в мраморе на года. Божественно спокойное выражение, воцаряющее в сметенных душах долгожданный покой…

Глазами Ноны же он выглядел, как штырь с козлиной бородкой клинышком, который шёл за ней по пятам на верёвочке, даром что не блеял.

— У меня есть к вам разговор, мисс Тайджер. Надеюсь, я могу занять пару минут вашего времени? — святой учтиво наклонился ближе, и его лунный лик дрожащей вспышкой проскользнул перед очерствевшим взглядом женщины, как прозрачный ветер. Она тут же неприязненно потупила глаза в землю, дабы не встречаться с ним зрачками, а то мало ли, на что корыстное и зловещее способен напыщенный сектант.

— Только быстро, я опаздываю… — перечить такому высокопоставленному человеку себе дороже, тем более среди восхищённой толпы, замершей в бесхребетном оцепенении перед явившимся на улицу чудом. И, хотя так и подмывало демонстративно уйти и оскорбительно плюнуть церковнику под ноги, Нона вежливо добавила, соглашаясь и опуская опасно раздражённый тон: — … святой отец.

Йонес виртуозно ощутил растерянные переживания Ноны, которые та уверенно скрывала за равнодушным выражением, и, с привычной лаской взяв её за плечо, вкрадчиво успокоил:

— Не переживайте. Храм совсем рядом с лазаретом. Мы побеседуем, вы согреетесь, и я вас отпущу.

Будто одолжение сделал.

Медсестра глубоко вздохнула носом, чтоб хоть немного успокоить впавшие в грозное бесчинство нервы.

Что же ему понадобилось? Небось, опять станет допрашивать, мол, крепка ли вера больных в Бога и выздоровление их… через молитвы… и куда делись Святые Законы в каждой палате…

До церкви шли молча, если не считать подбегающих людей, встревоженно и благоговейно спрашивающих что-то или благодарящих отца Йонеса. От бодрого гула хрупких, рассыпающихся в слёзы и смех голосов, улица словно разом ушла под откос и начала вращаться и бежать вместе с людьми, снег вихрился маленькими пышными бурями под их ногами.

Появились исполинская белая стена с голубыми изразцовыми наличниками окошек, три строгих кирпичных башни, увенчанные серебристыми мозаичными куполами и тяжёлая двухстворчатая дверь, обитая железными полосами. В колокольне над головой хищно щёлкнули огромные шестерни, передвигая позолоченные часовые стрелки и запуская хитрый громоздкий механизм, лениво качающий колокола.

Долгий звон с усилием расколол холодный воздух и, панически дрожа, спланировал над городом, хрипотцой отзываясь в голубых трещинах мороза и застревая грохотом в смурных серых облаках.

Нона покорно шла за отцом Йонесом по коридору храма в его кабинет. Высокие сводчатые стены, врастающие в узорную потолочную роспись, будто с раненным стоном рушились с двух сторон и уродливо давили, как бы просторно ни было. Сердце сжало в жутких склизких тисках что-то неведомое и одинокое, такого противного въедливого чувства от прихода в святую обитель женщина ещё никогда не ощущала.

Рябь из колонн, запотевших размытой серостью окон и зеркального мраморного паркета закончилась мягкой, невесомо лизнувшей глаза вспышкой огненного света.

Тяжёлые синие шторы на окнах кабинета душно задёрнуты, на тёмном большом столе стоит всего один маленький бронзовый канделябр, и три оплывших свечи, пугливо подёргиваясь, нападают сизыми искорками на темноту, поднимая от пола таинственный и неожиданно тревожный зеленоватый отсвет. Золотые обезображенные блики прыгают по стёклам длинного книжного шкафа и полкам картотеки.

Мрачные в гадкой и влажной, как в подземелье, обстановке вещи приобретали вид враждебных монстров, тихо спящих до тех пор, пока им не дадут приказ разорвать.

Святой отец разулся, бережно повесил длинную зимнюю накидку на крючок сбоку от двери и прошёл по густому истёртому ковру до стула, степенно опустился и поставил локти на столешницу, переплетя пальцы в снисходительном ожидании. Нона поступила его примеру, сбросила туфли, сняла пальто, кинула его на вешалку и, неуютно поёрзывая, плюхнулась напротив Йонеса на сиденье.

— До меня дошёл слух, что вы уже давно от нас кое-что скрываете, мисс Тайджер, — мужчина в настойчивом принуждении наклонил голову, сухо наблюдая за действиями Ноны. Он пытался бесчувственно сломать её взглядом пополам, вытаскивая признание, притаившееся с суровой осторожностью глубоко внутри.

Врач всё очевидно поняла без слов и прогибаться, а уж тем более ломаться под власть имущим не собиралась. Если он думает, что она послушно хрустнет в его пальцах, как тоненькая лучинка, то стальную рельсу он уж вряд ли может скрутить в бесполезный мямлющий мусор.

Отстаивать своё Нона умела как никто другой. А ещё лучше у неё выходило молчать и держать лицо бетоном.

— Мне от вас нечего таить, святой отец.

Заметив уверенно и сердито нарастающую защиту от претензий вокруг Ноны, Йонес невозмутимо приступил к фактам, хотя через его туманную прозрачную кожу струились синие набухшие раздражением жилы, а нервы оскаленно потрясывали сведённые болью плечи.

— Недавно в архиве при разборе военной хроники попалось случайное письмо одного из солдат, вшитое в документ как приложение. Во время Громогласной Войны Ленс Уордек лежал в вашем лазарете, и описанное им в тексте меня… мягко говоря… удивило, — святой отец недовольно откашлялся в кулак, в очередной раз с заведённостью помешанного бегая глазами по строчкам на листе и продолжая хитро и миролюбиво улыбаться, словно других эмоций выражать не умел, из принципа или нерв зажало. — Здесь сказано, что вы, мисс, работали в паре с дьяволом. С печником. Потрудитесь объяснить.

Голос Йонеса неумолимо дрогнул в конце торжественно и одновременно ненормально угрюмо обличающей фразы. Произносить слово "дъявол" давалось с кощунственным отвращением, будто в рот силой заливали кровавую болотную грязь и шантажом заставляли глотать. Как такая непорочная с виду женщина могла так позорно пасть на самое дно этой огненной змеиной ямы?

Нона в тяжёлом недоумении подвинулась ближе. Что-то упало у неё внутри, словно вниз швырнули чертовски страшную бурю, грудную клетку сжало в мерзкий клокочущий комок, сминающий сердце