словно отрубленные и сгнившие до костей. Он выпустил из расплавленного металлического горла сдавленный стон измождённой боли, плохо похожий на человеческий, крик раненного отощавшего зверя.

Он не мог вернуться в бывший облик, агония сдавливала его тело, ломала кости и опускала нервы в склизкий безумный холод. Нельзя так оставаться, нельзя, нельзя…

Девушка, всё это время незаметно сидящая у ящиков, насильно приняла опрометчивую и разрушительную мысль, что потеряет печника, если ничего не сделает. Привести кровожадное чудовище в чувства не легко, ведь никогда не знаешь, что ожидать от полумёртвого дьявола…

Где-то в деревянном от критического шока подсознании беглянка понимала, как беспощадно Даглас должен ненавидеть людей. Они не просто принесли непоправимый вред его народу — они извели его с лица земли. Горе не пережить, мёртвых оплакивать вечно, пока душа не сгниёт в слезах… Вечность одинокий обессиленный зверь из терзающего больного отчаяния и ярости кидается на всё неестественно враждебное, не находя покоя и утешения, но, может, стоит довериться тому, кто ни разу не обнажил на неё клыки?..

Лойс расторопно схватила первое, что попало ей под руку — что-то увесистое, металлическое, вроде как длинный бидон — дабы огреть обезумевшего от припадка Дагласа в корпус, и со всего едва ли богатырского размаха, на орущем благими намерениями адреналине подняв тяжёлый баллон, с чувством треснула им прямо мужчине под рёбра.

Взрыв в страшном потоке грома всколыхнул половину леса и грубо качнул вагон так, что он едва встал обратно на рельсы, оглушённо переваливаясь и подгибая колёса. Мощный столб дурного дымного пламени насыщенного чёрного цвета рванулся изо всех щелей сжирающими кожу и глазницы искрами, выбивая заклёпки и гвозди с убойной силой выстрела пороховой ракеты.

Мрачный смог сбитой сизой гурьбой вывалился через расщелину двери, неуловимо царапая остывшим пламенем пол.

Даглас шумно, чуть ли не вывернув утомительно саднящую трахею наизнанку, откашлялся от дыма. Из его рта и носа отвратно зловонными ручьями хлынула кровь, смешанная с вязкой чёрной сажей. Надрывно кашляя и булькая, мужчина тяжко сел у покрывшейся мглистыми радужными разводами стены и, постарался восстановить ритм сердца. Дышать глубоко и медленно распаренной отекающей от температуры глоткой и смятыми лёгкими, поражёнными внезапным взрывом, давалось ужасно.

Лойс бодро встряхнулась, сбивая с одежды и волос кислый запах и грязные следы гари. Она не ожидала такого потрясающего эффекта от своего слабоватого удара, но ещё страшнее за больного, впавшего в паническую лихорадку Дагласа, хотя она уже в который раз напоминала себе, что она на него обижена, даром что уже избегать нечего.

— Как это… — безуспешно стараясь прояснить себе случившееся, начала девушка, но не придумала, как закончить, впав в дрожащий ступор от такого искромсавшего череп нападения событий.

— Это пропан, Лойс. Пропан. Он взрывается, — на удивление невозмутимо пояснил мужчина, наконец ощутив, что его раненное, опавшее трупными кусками, сердце забилось хрипло, но спокойно, и внутреннее пламя перестало необузданно жечь тело. Даглас слишком устал для бурных эмоций, да и нагло злиться на девушку за то, что она пыталась помочь, казалось ему глупым. Разве ребёнок, всю жизнь закрытый в четырёх стенах, мог знать, как выглядит баллон с пропаном?

— Извини… — Лойс искренне и саморазрушающе пожалела, что ей в голову ударилась настолько глупая мысль. В груди словно что-то сжалось во влажный холодный комок и потерянно трепетало оттуда, льдом проходясь по коже. Ничему её жизнь не учит, ну почему?!..

— Ничего, тебе и правда стоило это сделать, — Даглас вытер кровь рукавом, окончательно добив белую шерсть бурыми липкими пятнами. Если бы его так не швырнуло изнутри взорвавшимся газом, он бы не смог убрать этот назойливый пламенный шум из головы, безжалостно мешавший ему вернуться. Когда мозг внезапно отвлекается от адской боли легче всего сосредоточиться.

Девушка села рядом с ним у стены. С обоих неслышно капала вода, мерно отсчитывая бесполезно потраченные секунды и беспечно булькая в лужах мазутными пузырями.

Она решилась задать этот вопрос.

— Ты… совсем один?

Даглас не хотел говорить. Зашить себе рот или отрубить голову, но только не подло выбрасывать эту кошмарную тайну прямо девушке в лицо. Но она с таким разочарованным рвением пронизывала взглядом его отвёрнутый седой висок, что он не выдержал, чуя, как невыносимо раскаляется от дурацкого стыда.

— Я не хотел тебе говорить.

— Лжец! — яростно до беспамятства гавкнула на печника Лойс, вскочив с места дёрганым рывком, словно рядом с ней сидел голодный лев. Может, она в тайне надеялась, невозмутимо питаясь незнанием, что на земле вечно был мир за стенами её серого обиталища и заключения, но мимо неё прошла трагическая гибель целого народа, и теперь страшная война продолжается, но уже только с одним демоном…

Ей его… жаль? Сквозь сердитое непонимание, почему он так просто взял её с собой и подверг такой опасности, предназначенной только ему, прорывалось томительное желание узнать истинные намерения мужчины.

Если бы он сказал ей об этом с самого начала… что он совершенно один, и на него ведут кровавую охоту, как на хищного подбитого зверя… выбор Лойс бы ничуть не изменился. Ей некуда идти. И она готова спрятаться под ласковым крылом того, кто готов дать ей защиту ценой собственной безопасности. Ведь Даглас не собирался забрать её жизнь, он спасает её, но она, как всегда, превращает всех вокруг себя во врагов…

Ведь таких добрых людей не бывает. Тем более демонов.

А ему просто… не всё равно. Он безвозмездно заботится о ней в то время, как люди перебили его семью, как полевую саранчу ядом… в то время как она ведёт себя просто отвратительно из-за страха и недоверия…

— Нет-нет… — Даглас приподнялся, сгибаясь пополам от тяжкой, шумно пульсирующей боли под рёбрами в криво выгнутой дымом диафрагме. Зря он откровенно молчал и врал, пытаясь дать ей то умиротворённое чувство безопасности, которое сам не ощущал никогда. Может, ей трудно осознать, зачем он так глупо жертвует собой. Он и сам понятия не имел.

Теперь она обижена на него, он снова облажался… Когда пытаешься сделать лучше всегда выходит так.

— Двадцать лет назад всё погибло… весь мой народ был уничтожен. Я каждый день смотрел на главную башню часовни, где постоянно сокращалось "число исчадий ада на святой земле",