наконец довести дело до конца и облегчить всем жизнь этим взрывом. Все это время продолжались поиски дома. Со временем мы с Крисом стали относиться к поездкам по городу именно как к поездкам по городу. А когда мы стали достаточно взрослыми, чтобы одним оставаться дома, мы вообще отказывались от этих поездок.

– Ладно, дети, я скоро вернусь. Я видела несколько отличных вариантов в Мантуе. Вот увидите! – мама была в восторге, хотя мы ее уже не слушали.

Моя старшая сестра Стейси всегда говорила, что ее жизнь началась в тот день, когда Марсия забрала ее с братьями и сестрами у Уолта. У них было не так много денег, а Уолт не всегда выплачивал алименты. С той дистанцией, которую Марсия установила между ними и Уолтом, он потерял над ними контроль, а деньги остались единственным оставшимся оружием против бывшей жены. Марсия трижды связывалась с властями, чтобы снова получать от Уолта деньги.

Помимо дохода от работы Марсии, они жили на пожертвования от друзей по церкви и родственников, которые помогали им сводить концы с концами. «Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть», – писал Теодор Рузвельт, и эта цитата вдохновляла Марсию в самые трудные годы. Родители Уолта присылали подарки на день рождения и Рождество, а также одежду для школы перед началом учебного года. Дома у семьи Уолта было невесело, но благодаря музыкальным и академическим талантам самого Уолта считали безупречным, особенно его мать Маргарет, которая, говорят, души в нем не чаяла. Но как бы она ни была верна Уолту, даже она видела, что ее сын поступал неправильно с первой женой.

Родители Марсии оказывали огромную поддержку, помогая дочери и внукам как материально, так и в других вопросах. Они присматривали за детьми, когда те не ходили в школу, пока Марсия работала, и помогали ухаживать за ними, когда они болели. Жизнь была не особенно легкой, зато полной мира и любви.

Временами было немного неловко, когда дети Марсии приезжали к нам в Вирджинию, потому что у нас с Крисом было гораздо больше вещей, чем у них. У нас были новые лыжи, новые велосипеды, модная одежда и обувь, электронные товары новых моделей, а у детей Марсии не было даже старых. Нас папа всегда обеспечивал. И все же они никогда не жаловались, когда приходило время возвращаться домой.

Наши братья и сестры обычно приезжали разными группами на несколько недель, а позже Шелли переехала к нам в последние два года учебы в средней школе. Мне было десять, а Крису – тринадцать.

Вскоре после приезда Шелли поняла, что недооценила, насколько плохи дела. Бо́льшую часть своей жизни она становилась свидетельницей того, как отец избивал маму, но теперь она стала свидетельницей того, как папа и Билли жестоко нападали друг на друга – иногда физически, всегда словами. Мама часто игнорировала Шелли, а папа столько путешествовал, что почти не бывал рядом. Когда мама все-таки признавала существование Шелли, обычно рявкала на нее с приказом или чтобы отчитать за проступок. Но Шелли твердо решила остаться в Вирджинии. Закаленная прошлым опытом, она оказалась даже более жесткой, чем Крис. Мы узнали от нее, каково это – постоять за себя.

В следующую командировку в Европу папа взял с собой всех, нас троих и маму. Когда Крис, пока мы были в Амстердаме, прошмыгнул в магазины, где продаются журналы для взрослых, Шелли сказала маме, что он смотрит кроссовки в квартале от нас. Хоть Шелли и прикрывала Криса, в той поездке они ссорились как сумасшедшие. Однажды дошло до того, что Крис закричал, будто Шелли собралась убить его из-за того, что он слишком сильно ее дразнил. Однажды днем, когда мы все сидели в машине, папа вскипел до предела. «Я сейчас остановлю машину и отшлепаю вас обоих!» – сказал он. Шелли рассмеялась. Ей было семнадцать, она была слишком взрослая для наказания ремнем, к тому же она знала подход к нашему отцу: он никогда прежде не поднимал на нее руку.

Возможно, из-за внешнего сходства папа питал слабость к Шелли. Когда он проводил время с детьми от Марсии в Калифорнии, то заставлял их всех выстраиваться в очередь перед дверью своего кабинета, а перед тем, как зайти в него, он шлепал одного ребенка за другим за какое-нибудь незначительное нарушение в тот день, крепко сжимая в руке деревянную лопатку с символикой своего университетского братства. Однако когда приходила очередь Шелли, он говорил, что не будет ее бить. Он просил ее все равно кричать погромче, чтобы другие не узнали. Ей казалось, что такое особое отношение было вызвано тем, что она видела его суть, и он знал это.

Однажды ночью, когда Шелли жила с нами, я занималась своими обязанностями в подвале – приводила в порядок офисные папки, проверяла стеклянные шкафы и столешницы, смотрела, лежат ли на папином столе ручки по одной штуке каждого цвета: синего, черного, красного и зеленого, как солдатики, ожидающие его на столе рядом с блокнотами в линейку, с желтыми и с белыми листами, лежащими под зеленым блокнотом для стенографии. Наверху мама готовила ужин. Я чувствовала запах говяжьего фарша и тмина, шипящих на сковороде, – вечером будут тако. Папа работал над собственным творением на пианино, сочиняя свою версию песни Билла Эванса. Эванс был одним из многих великих джазовых музыкантов, которых папа научил нас с Крисом ценить. Майлз, Элла и Дюк тоже были в числе любимцев. Мягкий стук педалей пианино начал сливаться в повторяющийся паттерн на деревянном полу над моей головой, когда он снова и снова деликатно превращал диминуэндо в определенную последовательность аккордов.

– Господи Иисусе, Уолт! – доносился мамин умоляющий голос из кухни. – Обязательно играть одну и ту же строку снова и снова?

– Да, Билли! – кричал он ей в ответ. – И если бы ты хоть что-нибудь понимала в музыке, то догадалась бы, почему я это делаю!

Я уже закончила все свои не слишком сложные домашние задания за шестой класс и знала, что Крис делает свои у себя. Я взбежала по ступенькам из подвала и увидела, что Шелли лежит на куче подушек на диване в гостиной и готовится к тесту по всемирной истории. Ее длинные рыжие кудри мягко спадали вокруг наушников, закрывавших уши. Она положила босые ноги с отполированными ногтями на кофейный столик, учебник лежал на коленях. Музыка в плеере была включена настолько громко, что я могла расслышать каждое слово песни Supertramp Take the Long Way Home.

Увидев