где наслаждались свободой, отвлекаясь от мыслей о родителях, а в дни, когда у нас ничего не было запланировано, мы пускались в долгие походы по окрестностям. Сэм и Стейси работали, поэтому смогли провести в летнем доме всего пару недель. Визит Шоны также был сокращен, потому что она заболела мононуклеозом, и ее отправили обратно к Марсии. Так что остаток лета мы равнялись на Шелли. Под ее длинными рыжими волосами и безупречными веснушчатыми щеками скрывался суровый внутренний мир. Унаследовав папины зеленые глаза и его решительный нрав, она была не из тех, кто готов мириться с плохим поведением нашего отца и своей мачехи, не высказываясь в пределах слышимости их обоих. «Пойдем-ка мы все выйдем на улицу… опять», – многозначительно говорила она, когда обстановка накалялась. Когда мы ходили ужинать и папа говорил всем, что они будут заказывать, Шелли громко говорила: «Нет, я не хочу греческий салат. Я буду “Цезарь”». Папа с ней не спорил.

Из всех его детей Шелли, казалось, больше всех обожала нашего отца – хотя это обожание могло быстро превратиться в ярость. Снаружи, возле цветника Паундеров, я подслушала ее рассказ Крису о том, как она часами сидела у открытого окна у них дома в Колорадо и смотрела на клумбу с бархатцами, ожидая, когда приедет папа, ведь он обещал приехать в тот день. Но папа не приезжал, и она начинала ненавидеть сам вид бархатцев. Она демонстрировала свою неприязнь к цветам, отрывая бутоны и бросая их в патио. Оранжевые и красные лепестки огненным пятном покрывали бетон.

Кастинг был завершен. Каждый знал свое место, каждому были даны свои реплики. Восемь детей стали статистами в шоу с ограниченным доступом к сценарию. Нам всем пришлось разгадать эту тайну в свое время. Был заложен фундамент для длительного спектакля, который резко противоречил правде.

Глава 2

Объединенная методистская церковь Святого Матфея находилась всего в трех милях от Уиллет-драйв. Быстрая поездка торопливым воскресным утром, но долгая прогулка для детей девяти и двенадцати лет.

– Гляди сюда, Карин! – восклицал Крис, протягивая руки. – Если бы мы поехали на машине, то слишком быстро проехали бы мимо всех этих разноцветных листьев и почувствовали бы только запах папиных сигарет!

Я прекрасно понимала, что из-за смены времен года у Криса начиналась невыносимая аллергия, и была благодарна ему за то, что он указал на позитивные стороны ситуации. Хоть и было всего девять утра, день уже выдался долгим.

Крис первым услышал крики тем утром и пришел меня разбудить.

– Карин, просыпайся, быстрее! – шептал он, стаскивая с меня одеяло.

– Что? Который сейчас час? – спросила я, все еще в полусне.

– Скорее. Пойдем в мою комнату.

Он потащил меня за руку, и я, спотыкаясь, выбралась из кровати. Несколько мягких игрушек упали на пол вместе с одеялом. Когда мы пробирались от двери моей спальни к его, крики снизу накалили воздух в коридоре так, что обожгли мои все еще сонные чувства.

– Мы должны отправиться в церковь через час. Не думаю, что они пойдут, – сказал Крис. – Оставайся здесь, – он кивнул в сторону своей кровати. – Я принесу нам что-нибудь на завтрак.

– Нет, не спускайся туда, – я попыталась его отговорить. – Я не настолько голодная.

– Все в порядке, – заверил он меня. – Они над чем-то работают. Они в подвале. Я сейчас вернусь.

Вскоре он пришел с двумя бутербродами с арахисовым маслом и вареньем и парой банок кока-колы. Мы сидели на кровати, завтракали и пытались определить тему сегодняшней битвы. Что-то о неуважении папы к маминому труду над каким-то предложением, которое нужно было сделать на следующий день. Они работали в сжатые сроки, и это означало, что сегодняшние разборки придется ограничить, по крайней мере, пока они не закончат.

– Пошел ты! – крикнула мама, захлопывая дверь кабинета и топая в прачечную. Когда мы услышали, как барабан стиральной машины снова начал набирать обороты, она вернулась в подвал, и все продолжилось.

Это воскресное утро было немного необычным в том смысле, что конфликты обычно подавляли до тех пор, пока враждебность не выплеснется на стол за завтраком. Тогда объявлялось временное перемирие, чтобы мы переоделись из пижам в одежду для похода в церковь и вышли на задний двор, чтобы сфотографироваться в своих строгих костюмах. «Улыбнитесь! Сейчас же!»

Мы с Крисом всегда покорно надевали маски идеальных маленьких детей в идеальной семье.

На этих фотографиях Крис выглядел как крошечный джентльмен. На нем был выглаженный и накрахмаленный костюм, а волосы были аккуратно причесаны. Только его вызывающий взгляд угрожал раскрыть правду. Я, с другой стороны, в платьях с оборками и бантиками, улыбалась по требованию отца.

– Иди одевайся, встретимся у входной двери, – сказал Крис. Я знала без лишних вопросов, что мы с братом все равно должны пойти в церковь.

Когда я спустилась, то увидела, что он ждет меня и держит в руках мою куртку.

– Держи, она холодная, – сказал он, бросая ее мне.

Мы хорошо знали маршрут. Когда мы проезжали мимо мирных домов наших соседей на Уиллет-драйв, мы видели только людей, которые выгуливали собак или сгребали листья. Но, приблизившись к церкви, мы увидели другие семьи, и они тоже направлялись в церковь Святого Матфея.

Мы сидели на уроках воскресной школы, которые раньше вели наши родители, и слушали, как новый учитель говорит о Боге. Затем мы направились в церковь, поприветствовав по пути преподобного Смита. Пожав нам руки, он выжидающе огляделся в поисках наших родителей. Но не успел он расспросить нас о том, где они, следующий в очереди пожал ему руку, и мы с Крисом поспешили занять свои места.

Мы чувствовали себя в безопасности, стоя среди прихожан. Ситуация была знакомой и правильной. Мы спели The Old Rugged Cross и Rock of Ages, и тепло текстов окутало нас, когда мы смотрели, как другие послушники зажигают свечи на алтаре. В комнате пахло сосновой смолой и цветами, но больше всего – духами всех женщин, которые нанесли их на себя слишком много. Мы тихо сидели и слушали проповедь преподобного Смита о воле Божьей, истине и мирной красоте, воплощенных в жизни.

Мне казалось, что преподобного Смита всегда окружает святое сияние. Я много думала о его описании Бога и о том, какое отношение этот Бог имеет ко мне. Эта концепция всегда казалась мне странной. Был ли Бог таким, как описывал его преподобный? Я представляла себе неземное существо с длинной бородой, от которого исходит белый свет и тепло. Или Бог