– Ты собрала?

– Нравится?

– Не особо люблю цветы.

Он положил букет на стол.

– А я люблю. Будешь чай?

– Буду.

Марта налила чай, подошла к Генри, вручила кружку и поцеловала в щеку.

– С добрым утром, – весело сказала она.

– С добрым.

– Тебе, правда, не понравились? – спросила Марта, беря в руки букет.

– Спасибо большое, ну просто цветы – они обычно для женщин, – стушевался Генрих, и, поставив кружку, взял у Марты букет.

– Букет – это символ любви, – сказала Марта и крепко обняла Генри.

Генриху стало окончательно не по себе, с одной стороны все было хорошо, но это хорошо балансировало на тонкой грани восприятия правильного и запретного.

Марта не разжимала объятий. Генрих немного пошевелился, пытаясь высвободиться, но Марта сжала крепче.

– Надо, наверно, в вазу поставить, – размахивая букетом, Генрих сделала шаг в бок.

Марта подалась за ним.

– Он завянет, смотри, – Генри ткнул букетом прямо в лицо Марте.

Марта выхватила букет, достала из шкафа вазу, плеснула туда из чайника горячей воды и воткнула букет. А потом, разбежавшись, прыгнула на шею Генри и уцепилась за его талию ногами.

– Утренние обнимашки! – кричала Марта и, звонко смеясь, крепко сжимала Генри.

Генрих усилием стащил с себя Марту.

– Мне кажется, ты уже сильно взрослая для таких обнимашек, – сказал Генрих.

Марта фыркнула, села за стол и стала мазать ржаной тост маслом. Букет, поставленный в кипяток, заполнял помещение горьким травяным запахом. Генрих смотрел в окно, ждал. На его лице появилась улыбка, когда послышался звук подъезжающей машины.

Марта окончательно расстроилась и вышла во двор. Она ела тост и смотрела, как мама выгружает с заднего сиденья немыслимое количество пакетов с марками одежды. Наконец, ей удалось ухватить все, и она, покачиваясь на высоченных каблуках, направилась к двери.

– Где папа? – спросила мама, проходя мимо Марты.

– Умер, – ответила марта, жуя.

– Ты опять! – вскрикнула мама.

– Если ты о Генри, то он завтракает, – недовольно сказала Марта.

– Если не хочешь звать «папа», называй хотя бы правильно – Генрих.

– Генри, – тихо произнесла Марта, когда мать ушла.

Ноты: мята, трава, солнечные ноты, зеленый терпкий сок, ангелика, черный чай, настой горьких трав, масло.

– Готовьте руку, капельницу будем ставить, – сказала молодая чернявая медсестра Лидия.

– Вашей легкой рукой что угодно, – ответил боец Петр.

– Да не утешайте, вон Павловича замучила, пока в вену попала.

– Он капризный старик, мы все на вас не нарадуемся, хочется поскорее вылечиться и в бой, чтобы вы на цветы любовались, а не на нас калеченных.

– На вас сколько угодно, – тихо ответила она.

Лида протерла смоченной в спирте тряпкой тумбочку, вынула из шкафа патефон и поставила пластинку.

– Полчаса, потом чтобы все спать легли.

– Строгая вы наша, – улыбнулся в усы прихрамывающий Василий.

– С вами по-другому никак.

– Обещайте мне танец, как хромать перестану.

– Даже два, вы только быстрее выздоравливайте.

Она закрыла форточку, из которой сквозило, и вышла из палаты.

– Вот же деваха-краса, – сказал Иван с перемотанной бинтами головой.

– Только не твоя, – пошутил Василий.

– Это еще поглядим, – ответил Иван и взглянул на задремавшего под капельницей Петра.

Лида зашла в сестринскую, рухнула на стул и, закрыв лицо ладонями, разревелась.

– Че ревешь? – спросила ее сидевшая в углу Дарья.

– Умрет он, умрет, – сквозь слезы лепетала Лида.

– Кто умрет?

– Петечка.

– Танкист что ли?

– Угу.

– Да не умрет, не реви. Его сам Федотов оперировал. Ты лучше инвентаризацию проведи, а то вдруг проверка, а у тебя там все вперемешку, черт ногу сломит.

Лида всхлипнула, достала из ящика стола маленький кубик сахара положила в рот и открыла большую пропахшую пылью и лекарствами тетрадь.

«Что тут инвентаризировать – физраствор, да бинты», – думала Лида, чертя аккуратные колонки на крошащихся страницах.

– У всех все хорошо? – пробегалась перед утренним обходом Лида, заглядывая в палаты.

– Это вам, – сказал Петр, протягивая маленький букетик желтых цветов.

– Вам нельзя вставать, зачем же вы, – пыталась сделать строгое лицо, говорила Лида.

Потом взяла букет, улыбнулась и уже по-настоящему строго добавила:

– Чтобы больше никуда!

– Слушаюсь, – ответил радостный Петр и пошел к своей кровати.

Лида порхала по коридору, уткнувшись лицом в букет, пока не налетела на главного врача.

– Ой. Простите!

– К обходу все готово? – спросил Федотов.

– Да.

– Цветочки убрать и на обход через пять минут.

Лида кивнула и побежала в сестринскую.

Федотов пошел дальше, напевая под нос мотив.

Лида поставила букетик в стакан с водой, оторвала на настольном календаре листок. Сегодня было 9 мая. Покрутила ручку радио. В комнате зазвучал голос Левитана, который заглушили радостные крики, доносящиеся из всех палат. Лида выскочила из сетринской и ее подхватила бежавшая по коридору Дарья, закружила и, обняв, сквозь слезы прошептала: «Победа». Отпустив Лиду, Дарья побежала дальше. Из палаты вышел Петр.

– Выходи за меня, – сказал он, взяв Лиду за руку.

Лида уткнулась в его грудь и расплакалась.

Потом все собрались на балконе, пили спирт, ели неизвестно откуда взявшиеся подсохшие конфеты помадки, смеялись, и вдыхали свежий весенний ветер, сладкий, пьянящий, несущий мир и новую жизнь.

Ноты: спирт, бинты, стерилизатор, горький миндаль, Солутан, старая бумага, сахар, пижма, помадка, весенний ветер, влажная земля.