Сладкие сочные финики таят во рту.

Я улыбаюсь солнцу и почти вприпрыжку иду по аллее. Финики заканчиваются, на пути огромные кусты рододендрона, в которые я ныряю с разбегу и фотографируюсь, фотографируюсь, хмурясь от едковатого запаха огромных гроздей цветов.

Мы перебегаем вечно пыльную и оживленную трассу, и порыв морского соленого ветра наполняет легкие. Мы бежим мимо сувенирных лавок с бусами из ракушек и поделками из можжевельника. Это все позже. А сейчас невероятная синяя гладь, крики чаек и масляный дымок, доносящийся из кафе. Мы садимся на теплые камни, и время замирает.

Сбросив пелену сна, мы отправляемся в тенистые улочки. Огромные невероятные цветы магнолии, я пробую понюхать каждый. Мое лицо в разводах желтой пыльцы. Этот пьянящий, манящий и отталкивающий запах. Я трогаю огромные кожистые листья, они пахнут масляной краской, дорожной пылью вечно живой трассы и специально созданным лично для меня ядом, вкусив который, я уже не могу разлюбить этот город.

Пестрые клумбы, солнечные блики в брызгах фонтана, зелень, прибитая легким дождем пыль и вечное счастье.

Как приятно политься летом из бутылочки посреди печально-холодной осени.

Ноты: финики, груша, солнечные ноты, рододендрон, можжевельник, ладан, соль, магнолия, листья магнолии, земляные ноты, смола.

Полина падала в белом густом тумане, и одновременно ей казалось, что она взмывает на высокой скорости вверх. Через какое-то время она окончательно потеряла чувство направления и успокоилась, в этот миг Полина рухнула в громадную корзину, наполненную только что постиранными белоснежными простынями.

– Вылезай быстрей, а то перестирывать придется, – сказала румяная женщина белом фартуке с оборочками и подала Полине руку.

– Где я? – спросила Полина осматриваясь.

Кроме огромной корзины с бельем и женщины имелся залитый солнцем луг, несколько чанов с водой, странное приспособление с валиками, и слышался шум реки.

– В прачечной, – ответила женщина и принялась выкручивать простынь, пропуская ту между валиками, как теперь разглядела Полина, старинного устройства. Она, как зачарованная, смотрела на повороты рычага, и в голове созрел следующий вопрос: «Когда я?» Однако, она подавила желание задать его.

– Не хочешь спросить, кто ты? – весело сказала женщина, закидывая отжатую простынь в корзину.

Никогда не стоит пренебрегать знаниями, подумала Полина и спросила:

– Кто я?

– Ты – новая прачка, – ответила румяная и подала Полине накрахмаленный белоснежный фартук.

Полина убрала руки за спину, не желая принимать фартук.

– Это какая-то ошибка, я не новая прачка, я… я…

Полина запнулась, пытаясь сформулировать, кто она, в процессе выяснив, что не знает этого.

– Я …, – решилась на еще одну попытку Полина и сникла, сев на траву.

– Ты прачка, там не ошибаются, – тихо сказала женщина, указывая пальцем в чистое светлое небо.

Полина взяла фартук и решила пока играть по правилам, предложенным ей.

– Я Серафима, – представилась румяная и горячо обняла Полину, словно та была ее вернувшейся из долго путешествия дочкой.

– Полина, – простонала, сдавленная в крепких объятиях, Поля.

– На, попей с дороги, – сказала Серафима и плеснула в жестяную кружку жидкость из большого белого цветка, растущего у одного из чанов.

Полина осторожно приняла кружку, наполненную прозрачной, как вода, жидкостью с едва уловимым сладковатым нектарным запахом. Она сделала глоток и ничего не почувствовала, словно выпила воздух.

– Вкуса немного, зато очень полезно при нашей работе, сил придает, – сказала Серафима, заметив замешательство Полины.

Серафима подошла к соседнему чану и позвала Полину.

– Вот твой чан, бери простынь и начинай стирать, – объяснила Серафима.

– Где брать? – уточнила Полина.

– А в чане и брать, – улыбнулась Серафима, вглядываясь в зеркальную поверхность воды, в которой отражалось небо.

Полина подошла ближе и увидела плавающую в чане простынь. Руки сами потянулись к ней, и когда Полина коснулась ткани, произошло странное. Полина увидела девушку, стоящую на мосту, девушка была в полном отчаянии и собиралась прыгать, мир вокруг нее словно дрожал, это было похоже на рыдания, болезненные и невыразимо ужасные содрогания реальности. Полина инстинктивно сделала несколько движений руками, полоща в чане простынь. Над мостом показалось закатное солнце, оно играло в разноцветных кусочках мозаики на желтых тесаных камнях моста. Девушка засмотрелась, потом глубоко, спокойно вдохнула, подняла вверх голову и, любуясь на красные сполохи заката, пошла вдоль перил, трогая руками теплый шершавый камень. Реальность разгладилась, успокоилась и перестала дрожать. Полина вытащила из чана простынь, скрутила, отжала ее и бросила в корзину, а потом, словно проснувшись, взглянула на Серафиму. Та улыбалась.

Все стало на свои места, у Полины больше не осталось вопросов, на которые можно было ответить словами, но один она все же задала.

– Почему простыни?

– Вся эта метафизика пространства очень сложная и неприглядная на вид, а простынь – вещь простая, понятная, а простые вещи и простые действия – они цемент, мешающий этому миру разлететься на куски.

Серафима вынула чистую простынь из корзины, ловко встряхнула ее в воздухе, и та исчезла.

Ноты: постиранное белье, чистота, цветущий луг, цветочный нектар.

Полная дама в летах бежала против ветра, придерживая огромную черную шляпу с полями. Закинув маленький саквояж на плечо, она попыталась ускориться еще, но ветер был слишком силен, и шляпу сорвало. Шляпа взмыла вверх, закрутилась в порыве и осела на цветущую липу. Дама печально взглянула на нее и продолжила путь. Шляпа помахала вслед, раскачиваясь на ветвях. Дама продолжила яростно стучать каблуками по мостовой. Чуть притормозив у лотка с выпечкой, она окинула взглядом ряды присыпанных сахарной пудрой ватрушек и заказала лимонад. Лоточник налил стакан. Дама расстегнула саквояж и долго копалась в нем, извлекая на свет то пудреницу, то коробочку с помадой, то пустой флакон из-под духов с засохшей коричневой лужицей на дне. Наконец она добралась до дна сумки, вынула пару монеток, отдала лоточнику и сделала огромный глоток лимонада. Лимонад отомстил, ударив колючими пузырьками в нос и добив приторностью переспелой груши. Морщась, дама поставила стакан и вновь побежала. Хруст сломавшегося каблука прервал размеренный бег. Дама, скинула туфли и, чуть прихрамывая на острых камнях, продолжила путь. Спустя несколько минут дама решила, что саквояж сильно отяжеляет ее путь, и, размахнувшись, она бросила его за спину. Саквояж раскрылся в полете, выпустив пудреницу, которая оставила в воздухе розовый дым.