И все же, к концу операции все равно все были здорово вымотаны. Но зато лицо штабс-ротмистра было похоже на лицо. Подбородок скроили заново, нос тоже, и Андрей Ионович был страшно доволен.

– Это не хуже, чем у Пирогова вышло, – заявил он, когда все закончилось.

Надо отдать должное Катерине – понимая, что это момент исторический, она попросила еще одну сестру вести запись в ходе операции, чтобы потом либо Андрей Ионович, либо Костя могли записать эту операцию в свой послужной список.

Штабс-ротмистра пока оставили в операционной, чтобы не тревожить, и приставили к нему сиделку, настрого приказав следить за бинтами – чтобы не сильно мокли, и поить не раньше, чем через два часа.

Ева ощущала себя не просто уставшей, а выжатой, как лимон. Василий помог им обоим раздеться и усадил в кабинете, причитая, что уж ночь-полночь на дворе, и ужин совсем простыл.

– Я пойду, проверю пациентов, а вы запишите все, пока Василий накрывает, – предложила Ева, понимая, что Андрей Ионович устал куда сильнее.

– Хорошо, Костя, спасибо, – Михайловский снял пенсне и, положив его на стол, устало потер веки, немного приводя в чувство глаза, в которых словно песка насыпали. Его тело одеревенело, что и не удивительно, в таком-то возрасте, но он был рад проделанной работе.

Ева привела себя немного в порядок и пошла обходить пациентов. С легкими справлялись сестры и фельдшера, она подкорректировала назначения, проведала своих тяжелых. Штабс-ротмистра уже перевели из операционной, но он еще спал, сиделка была при нем.

Удостоверившись, что все в порядке, напоследок она зашла к Этьену.

– Ну, как вы здесь? – спросила у него Ева, улыбнувшись устало.

Этьен дремал – в сущности, ему больше и заняться было нечем, у него даже книжки не было или хоть Библии. Но звук того, как отодвинулся полог, он услышал сразу и открыл глаза.

– Неплохо, – кивнул он, с беспокойством глядя на Константина. – А с вами что? Вы выглядите ужасно утомленным. Разве была атака?

Ева только усмехнулась, пытаясь оценить масштабы своего ужасного вида.

– Нет, атаки не было. Мы оперировали одного офицера, у него сильный ожог лица. Почти собирали заново, но теперь он скорее красавец, чем чудовище, – ответила ему девушка.

– Надо же… такое возможно? – изумленно спросил Этьен, и его уважение к этому человеку стало еще больше. – Что ж, теперь я в любом случае могу быть спокоен за свои ноги, хотя и раньше не сомневался, что все будет в порядке, – признался он.

– Конечно, лицо прежним не будет, возможно, ему придется отпустить бороду и бакенбарды, чтобы скрыть следы, но это не такая уж большая сложность, – пожала плечами Ева. – Довольно тяжелая операция. И сложная.

– Так зачем же вы пришли, идите отдыхать, – конечно, Этьен очень рад был видеть Константина и надеялся, что тот задержится, они поговорят о чем-нибудь, но сразу отказался от этих мыслей, увидев, как врач устал. – Со мной все в порядке! Фельдшер обо мне позаботится. Отдыхайте, Константин.

– Я уже отдыхаю. К тому же скоро пойду ужинать, пока Василий все накрывает. А я обещал вам прийти, пусть и с опозданием, но я пришел, – улыбнулась она. – Как ваши ноги? Сделать вам еще обезболивающее?

– Спасибо, – Этьен все же улыбнулся в ответ, благодарный за такую обязательность. – Нет, сейчас нет необходимости, – ответил он, не ощущая явной боли. – Если понадобится, думаю, сестра сделает мне укол ночью.

– Думаю, через пару дней они вам уже не понадобятся, – улыбнулась ему ободрительно девушка. – Надеюсь, что хромоты не останется, но вам придется много заниматься, чтобы разработать ноги. И это будет больно.

– Да если бы можно было, я хоть завтра начал бы заниматься, – ответил виконт, улыбнувшись. – Константин, я понимаю, вы и так делаете для меня больше, чем вообще возможно, но, может, вас не затруднит оказать мне еще одну услугу – найти мне какую-нибудь книгу или Библию на французском? Здесь ужасно тоскливо.

– У меня есть с собой том Дюма. Подойдет? – спросила Ева. Книгу ему подарил Саша на прошлый Новый год. – Я сейчас принесу, и попрощаюсь с вами до завтра.

– Вы меня очень обяжете, – Этьен даже поклонился, насколько мог. – Спасибо, я буду ждать. Или вы можете передать с кем-нибудь, чтобы не ходить туда-сюда.

Ева только отмахнулась, сходила к себе, отыскала книгу, на которую у нее так и не нашлось времени, и принесла ее Этьену.

– Вот. Я оставлю вам свечу, читайте пока не уснете. Я пойду. Уже пора поесть и спать. Надо отдохнуть, все-таки день был ужасно тяжелый.

– Спасибо вам, Константин! Вы мой спаситель во всех возможных смыслах, – со всей признательностью, на какую был способен, поблагодарил его Этьен, положив книжку себе на колени. – Если у вас есть красное вино, налейте себе буквально полбокала, это обеспечит вам быстрое засыпание и спокойный сон, – посоветовал он, как потомственный винодел.

– Наверное, вы еще не знакомы с тем, что пьют русские медики на войне, – улыбнулась Ева. – Боюсь, вино мне уже что мертвому припарка, – усмехнулась она и пожала плечами. – Читайте на здоровье.

– Я советую вам вино, не как алкоголь, а как лекарство, – с улыбкой пояснил Этьен. – Доброй ночи, Константин! Надеюсь, завтрашний день будет для вас не таким трудным.

– Доброй ночи, Этьен. С Божьей помощью я со всем справлюсь, – она напоследок положила ладонь на лоб француза, чтобы проверить, есть ли жар, потом улыбнулась и вышла, направляясь в кабинет Андрея Ионовича.

Этот жест неожиданно смутил француза. Когда Константин вышел, он коснулся пальцами своего лба и еще несколько минут сидел, сетуя на судьбу – будь это девушка, и будь они во Франции, он попытался бы обозначить свой интерес к врачу, который явно уже ощутил. Все в нем было юным и нежным, не сломленным еще войной. Эти красиво очерченные губы, больше подходившие девушке, изящные, но сильные руки. Воистину, природа иногда очень жестоко шутит.

***

Василий с ужином расстарался на славу. Это был целый пир, чтобы отпраздновать удачную инновационную операцию. В глазах Андрея Ионовича горел неутомимый огонь, а вместо спирта по такому случаю пили коньяк.

– Я обязательно напишу Пирогову, Костенька! – азартно пообещал он, пригубив коньяка. – А вы непременно опубликуйтесь, когда вернёмся! Мне уже хватит научных трудов, а у вас, душа моя, вся жизнь впереди. С такими руками в Петербурге за вас военный и императорский госпитали друг другу глотки перегрызут.

Улыбнувшись, Ева только отмахнулась.

– Мы же с вами вдвоем операцию делали, значит и научный труд будет общим. Нечего вам, Андрей Ионыч, свои заслуги умалять, – она разлила им еще по стопочке.

– От признания моих заслуг сейчас уже никакого толку, а тебе надо репутацию свою создавать, – поучительно сказал Михайловский. – Можешь упомянуть, что я тоже участвовал в операции, этого будет достаточно. А ещё нам бы художника найти, чтобы приложить изображения, так сказать, до и после.