Осунувшаяся на сухарях и воде, немытая и не выспавшаяся, в несвежей рубашке, Ева сама больше проходила на пленного француза, и пошатывалась от слабости, молча покидая камеру и выходя навстречу брату и Михайловскому.

– Ох, Костя! – Михаил кинулся обнимать ее, по факту же практически подхватывая на руки, чтобы та не упала.

– Идемте, душа моя! – Михайловский подхватил ее под руку с другой стороны, чтобы отвести в ее палатку.

– Да что уж вы, ноги-то есть у меня, что ж вы меня тащите, как барышню в обмороке? – попробовала было возмутиться Ева, но ее не слушали. В палатке ее ждал поистине царский подарок – Василий устроил им походную баню и все они собирались мыться и париться. На миг Ева остолбенела, искушение было велико. Ей казалось, что она пропахла тюрьмой насквозь, но выдать себя она тоже не могла. И едва она открыла рот, чтобы возразить, как ее прервал Михайловский.

– Костя, душа моя, я знаю, что тебя тревожит. Так случилось, что я знаю твою тайну, и клянусь тебе, я унесу ее в могилу. После все расскажешь, если захочешь, а пока мойся, мы покараулим, – сказал Михайловский, и Ева, вытаращив глаза на брата, поняла, что главный хирург действительно все знает, и видимо, уже переговорил с Мишей.

Они вышли в предбанник, оставив ее одну, наедине с полной лоханью воды, чаном кипятка, свежей одеждой и мылом. Запаренные веники пахли почти как дома, разве что делали их здесь не из березы, а из чего-то еще.

Ева нещадно терла и хлестала себя, насколько хватало сил, пока весь казематный дух не испарился, а кожа не перестала сходить с нее струпьями. Волосы отмылись от грязи и пота, завились кольцами от пара, и Ева позволила себе немного понежиться в горячей воде. То, что Андрей Ионович теперь был в курсе ее тайны, пугало ее, но в то же время, словно снимало камень с души. Хотелось рассказать все как есть, повиниться, и умолять хирурга оставить ее здесь, под своим началом.

Когда она вымылась и оделась в чистое, от этого простого ощущения счастья хотелось расплакаться. Но она плеснула в лицо холодной водой, взяла себя в руки и вышла на улицу, где ее уже дожидались. Миша и Андрей Ионович улыбнулись понимающе, но Еве стало совестно, что она так долго провозилась с мытьем. Так что они поспешили в лазарет, где их ждал прекрасный стол, собранный стараниями того же Василия.

– Ну, за нашего героя! – предложил Андрей Ионович, поднимая стопку с водкой.

– Казематного героя, – чуть виновато усмехнулась Ева, опрокидывая в себя стопку и крякая довольно в тон остальным. – Как вы тут без меня? Как наши пациенты? – не могла не спросить она, заодно оттягивая момент объяснений.

– Справились, Костя, – успокоил ее Андрей Ионович. – Не просто, конечно, но атак не было, отвел Господь, так что управились. Ты уж зайди к спасенному своему, – он усмехнулся в бороду. – Голову даю на отсечение, больше всех о тебе тревожился.

– К Этьену? – удивилась Ева, но потом поняла, что доктор прав. Тот теперь должен чувствовать некоторую вину. – Зайду попозже, Андрей Ионыч. Как же хорошо после бани, вы представить не можете. Ей богу, мне жаль всех заключенных из-за подобных условий.

– Некоторые попадают туда заслуженно, – покачал головой Михайловский. – Но, зная крутой нрав нашего командующего, можно догадаться, сколько там без вины виноватых. Слава богу, он отходчивый, а то у нас воевать было бы некому.

– За отходчивое начальство, – поднял стопку водки Миша, подкладывая всем отменные куски курицы в соусе. Все выпили и плотно взялись за ужин, уже без разговоров, которые возобновились, когда Василий притащил пыхтящий самовар и большую корзину сладких пирожков.

– Похоже, я должен объясниться… – все же завела разговор Ева, посмотрев на брата и на врача. – Как так получилось, что я…не совсем тот, за кого себя выдаю.

– Ты мне ничего не должен, Костенька, – тут же замахал руками Михайловский. – Просто опасно это, война…особенно для девушки, – чуть понизив голос, сказал он. – И все же я не понимаю, как? Особенно все это, твои умения, навыки, диплом.

– Ну, диплом настоящий, уверяю вас. – Ева улыбнулась, и рассмеялась, видя, как Миша закатил глаза.

– Это началось с одной семейной шутки, – сказал ее брат, поставив на стол стакан с чаем, который еще был слишком горячим. – Мы придумали еще одного брата, которым и была наша Женевьева. Она у нас всегда была сорванцом, не чета нашим сестрам. – Миша потрепал ее по плечу, и Ева смущенно опустила взгляд. Многие ее проделки действительно были скорее мальчишечьими.

Понемногу они рассказали Андрею Ионовичу все-все, и тот слушал их, кивая головой и изредка задавая вопросы. Теперь, когда он все знал, он не мог понять, как все это время он не замечал, что, Костя на самом деле девушка.

Посиделки продлились до позднего вечера, но их все-таки пришлось свернуть – Андрею Ионовичу и Еве надо было сделать обход перед сном, чтобы убедиться, что у пациентов все в порядке.

Они проводили Мишу, подышали немного прохладным вечерним воздухом и пошли на обход. Вдвоем они справились быстро, и Андрей Ионович пошел к себе, а Ева – к Этьену.

– Константин! – увидев ее, Этьен чуть не упал с кровати, рванувшись ему навстречу. Он сразу заметил, как исхудал врач, но выглядел тот все же неплохо. – Как я рад снова вас видеть! Мне так жаль, что из-за меня вам пришлось пережить все это.

– Добрый вечер, Этьен, – улыбнулась ему девушка. – Не стоит, не вините себя. Вы тут не при чем. Меня даже повысили, и новый опыт получил – посидел на гауптвахте, – сказала она. – Как вы тут? Вам давали обезболивающее?

– Да, давали, – Этьен кивнул и чуть расслабился, убедившись, что с врачом все в порядке. – Но в этом не было так часто необходимости. Ноги уже почти не болят.

– Я рад. Ужасно переживал, что вас все-таки сдернут в тюрьму, и лишат лекарств. Вам понравилась книга? – спросил она, сев рядом с его постелью.

– Меня отстояли доктор Михайловский и мадемуазель Катерина, – улыбнулся он и сцепил руки в замок, не позволяя себе коснуться руки Женевьевы. – Да, спасибо вам. Она была мне верным спутником в эти дни, – Этьен улыбнулся ему, стараясь вложить в эту улыбку всю свою искреннюю благодарность. Он понимал, что здесь он видит в юном враче своего единственного друга, человека, который спас ему жизнь, и от того к нему тянуло со страшной силой. Как было бы проще, будь у корнета Воронцова сестра-близнец.

С того вечера, ознаменовавшегося освобождением Женевьевы и ее исповедью, совершенно ничего не изменилось. Михайловский лишь раз обмолвился, что продолжит называть ее Костей и обращаться, как к мужчине, дабы даже случайно не выдать опасную и интригующую тайну.

А выздоровление Этьена, тем временем, шло очень неплохо, через месяц ему сняли гипс, чтобы начать разрабатывать ноги. Ева очень ему помогала и каждую свободную минуту посвящала его тренировкам и упражнениям. Она подарила Этьену трость, которая должна была стать ему верным спутником.