Что же все-таки знает Рой Стрейтли? Знает, чем он обязан «Сент-Освальдз»? Знает, что начальству не удалось исполнить свой долг по отношению к преподавательскому составу? Знает, что такие, как Боб Стрейндж, всегда сумеют извлечь для себя пользу?

– Я, собственно, вот что хочу сказать, – снова заговорил Дивайн. – Я заметил, что все это время вы тайно следили за новым директором, и если вы действительно замышляете некий бунт, то я хочу в нем участвовать.

И снова я был впечатлен. Вынужден признаться, что за столько лет работы в «Сент-Освальдз» я ни разу не видел Дивайна таким. У меня даже мелькнула мысль, что все эти годы я, должно быть, попросту недооценивал этого человека, точнее, оценивал его совершенно неправильно, и мне сразу захотелось посвятить его в расследование, проделанное Уинтером. Но тут я вспомнил, сколь малую поддержку Дивайн оказал Гарри во время того судебного процесса, да и теперь не выказал, можно сказать, ни малейшего сочувствия убитому горем Эрику, и я решил, что ничего ему не скажу, а на встречу с Уинтером лучше все-таки пойду один. И потом, думал я, мне терять уже нечего, а у доктора Дивайна все еще имеются кое-какие возможности продолжить карьеру. Так зачем подвергать его излишнему риску, поддавшись собственному, совершенно неуместному душевному порыву?

– Извините, доктор Дивайн, но мне нужно идти, – сказал я и потянулся за пальто. Десять минут быстрой ходьбы по берегу канала – точнее, десять минут бега, – и я, возможно, еще успею вовремя.

Я чувствовал, как тот невидимый механизм работает все слаженней. Гарри явно написал Эрику какое-то важное письмо. Это очевидно – хотя бы потому, что Глория так упорно отрицает, что видела это письмо, несмотря на обещанное мною значительное вознаграждение. Затем таинственная двойная жизнь Уинтера. Странное выражение лица Харрингтона, когда я случайно засек его в «Школяре». И эти слова Эрика: «Насколько хорошо мы на самом деле знаем своих друзей? Разве можем мы знать, что таится у них в душе?»

– Один вы туда не пойдете, – решительно заявил Дивайн. – Ни в коем случае. Тем более после того, что случилось в прошлом году.

Я пожал плечами. Наверное, он был прав – в прошлом году Ночь Костров принесла не только «порох, предательство и заговор», но и убийство Колина Найта, но и почти смертельное ранение кинжалом одного из преподавателей, но и совершенно несвоевременный сердечный приступ, который был весьма ловко преподнесен мне врачом как «последнее предупреждение моего организма о необходимости навсегда забыть о пирожках, сладостях, сырах и сигаретах «Голуаз».

– Ох, Дивайн, – сказал я, – молния никогда не ударяет дважды в одно и то же место.

Он презрительно фыркнул:

– Статистически некорректно. На самом деле данная разновидность молнии как раз вполне способна ударить сколько угодно раз в одно и то же место – а точнее, в голову одного старого глупца, как только он, вытянув шею, высунется из-за парапета.

Я проигнорировал его замечание и открыл дверь, хотя он, наверное, все-таки был прав. Впрочем, времени оспаривать данную точку зрения у меня совершенно не оставалось. К тому же я не знал, как долго Уинтер станет ждать меня на мосту. А мне очень хотелось услышать то, что он собирался мне сообщить, – что бы это ни было. Да, мне непременно хотелось это услышать, хотя грохот того неведомого механизма, звучавший у меня в ушах, становился уже совершенно безжалостным.

Над парком Молбри вспыхнул фейерверк – точно букет цветов, волшебным образом возникший из шляпы фокусника. Зеленые и голубые хризантемы расцветали в небе с еле слышным потрескиванием. Интересно, о чем все-таки хотел рассказать мне Уинтер? И почему он назначил мне встречу именно на мосту? И что он имел в виду, цитируя Софокла? Ведь он прекрасно знал, что больше всего на свете мне хочется получить ответы на свои многочисленные вопросы?

Дивайн так и остался стоять в дверном проеме, когда я, не задержавшись даже для того, чтобы запереть дверь, бросился в сторону канала.

– Стрейтли! – крикнул он мне вслед. – Не будьте вы дураком, черт возьми! Мне необходимо поговорить с вами!

Но у меня уже не было времени его слушать. Сейчас я мог думать только о том, что мать Уинтера ухаживала за Марджери Скунс, а Эрик вполне сознательно сжег присланную Гарри, коробку. Неужели Эрик еще тогда, во время суда над Гарри, знал нечто такое, что способно было повлиять на ход расследования? А что, если он и сейчас во имя собственных амбиций скрывает что-то, указывающее на причастность Джонни Харрингтона к неким малоприятным событиям?

Выйдя на Дог-лейн, я бросился бежать, не обращая внимания на протестующие вопли Дивайна, несущиеся мне вслед. В небе расцвела еще одна охапка светящихся цветов, и я заставил себя прибавить ходу. Осень – мое самое любимое время года, время костров и опадающей листвы, однако я, если учесть весьма ненадежное состояние моего сердца, никак не мог быть уверен, что смогу еще раз встретить осень.

Впрочем, сегодня вечером у меня не было времени любоваться фейерверками и кострами; у меня не было времени ни на сомнения, ни на мысли о друзьях, ни на ностальгию. Сегодня вечером я должен был непременно получить все нужные мне ответы. Сегодняшний вечер был полон мрачных мыслей, тайных дел и воспоминаний о тех мальчиках, что жили когда-то или когда-то умерли, – о Скунсе и Стрейтсе, о Колине Найте, о Чарли Наттере, который тоже был одним из наших учеников, и о Ли Бэгшоте, который нашим учеником никогда не был; все эти мальчики стали жертвами, посвященными духу темных, пустынных вод.

От Дог-лейн до канала я бежал бегом. Во всяком случае, я изо всех сил старался бежать, хотя это и плохо у меня получалось. Наверно, я здорово смахивал на зомби из какого-нибудь старого фильма – одышливого, пыхтящего, тяжело шаркающего ногами на темной тропе, тянувшейся вдоль берега канала.

Если бы привидения действительно существовали, думал я, то они должны были бы водиться именно в таких местах. Например, призрак Ли Бэгшота, утопленного в одной из шахт глиняного карьера. На теле Бэгшота, по словам коронера, остались следы таких повреждений, которые вполне могли быть получены в результате нанесенных ударов; а может, явились и просто следствием падения с высоты. Или призрак Чарли Наттера – он утонул здесь, в канале, глубина которого никак не больше трех футов. И теперь что-то в моей душе протестовало голосом леди Брэкнелл[157][156]: Если бы в этих местах утонул один мальчик, это еще можно было бы счесть несчастным случаем. Но когда здесь тонут два мальчика подряд, это уже начинает походить на…

Убийство?

Теперь мне уже был виден мост над каналом – то самое место, где недавно погиб Чарли Наттер. На противоположном берегу канала торчал белый фонарный столб, один из немногих уцелевших здесь; он неплохо освещал мост и отражался в мутной воде канала. Зато тропа, по которой я шел, была окутана густым мраком, так что вряд ли кто-то сумел бы с моста разглядеть меня здесь, в тени деревьев. На минуту остановившись, я заметил, что на мосту уже стоят двое мужчин, но Уинтера среди них нет. Это были Джонни Харрингтон и… Дэвид Спайкли.