21.06

В последний раз я видел Спайкли, когда ему только-только исполнился двадцать один год, хотя выглядел он на все сорок. Теперь ему было уже почти сорок, однако выглядел он значительно моложе, чем тогда. У него снова отросли волосы, вид в целом был вполне бодрый и уверенный; он также сумел здорово сбросить вес. Однако я сразу его узнал. По повадке, наверное. А может, просто потому, что преподаватель «Сент-Освальдз» – хотя он вполне способен быть рассеянным и, например, постоянно терять свои очки или забывать вовремя сдавать книги в библиотеку – никогда не забудет никого из своих учеников, за которых некогда нес ответственность.

Я буквально вжался спиной в зеленую изгородь, тянувшуюся вдоль прогулочной тропы. Дополнительным камуфляжем мне служила росшая поблизости плакучая ива, сейчас, правда, лишенная листвы, но прикрывавшая меня довольно густой завесой бледных тонких ветвей. Если не двигаться, думал я, то здесь можно оставаться совершенно незаметным. В воздухе пахло дымом от огромного праздничного костра, разожженного в парке. От спящего канала тянуло сыростью. К этим запахам примешивалась слабая вонь, исходившая от разлагающегося мусора, разбросанного по берегу канала. Внутри зеленой изгороди, к которой я так старательно прижимался, слышались какие-то слабые попискиванья – видимо, я потревожил каких-то мелких пташек или мышей.

Я прислушался. Спайкли и Харрингтон по-прежнему стояли рядом на мосту и явно кого-то ждали. Харрингтон нетерпеливо, а Спайкли спокойно. В своем габардиновом плаще Спайкли здорово смахивал на интеллигентного шпиона из черно-белого фильма сороковых годов. Друг с другом они не разговаривали. Я заметил, что у Спайкли с собой спортивная сумка, очень похожая на те, в каких ученики «Сент-Освальдз» носят свои учебники.

Может, Уинтер хотел, чтобы я именно их увидел? А может, здесь произойдет обмен некими важными предметами? Или они просто кого-то ждут, необходимого им в качестве свидетеля? Вскоре я услышал, как к мосту подъехала машина и остановилась на дороге. Ее фары, высветив прибрежную тропу, на несколько секунд совершенно меня ослепили, и я почувствовал себя ночной бабочкой, угодившей в яркий луч света. Слава богу, те двое стояли ко мне спиной, иначе они наверняка заметили бы меня. Впрочем, их совершенно отвлекло появление этой машины, которую они, по всей видимости, и ждали; да и оглядываться на тропу им было совершенно ни к чему. Когда же они снова повернулись ко мне лицом, машина была уже припаркована, фары ее погасли, и меня снова скрывала густая тьма.

Машину я узнал сразу. Я ведь совсем недавно видел ее возле одного дома в Белом Городе. А чуть раньше (в весьма памятный для меня день) ее использовали для перевозки ста пятидесяти украденных досок почета…

Это был синий «пежо» Уинтера.

21.08

Уинтер выбрался из автомобиля и стал подниматься на мост. В какое-то мгновение мне показалось, что он смотрит в мою сторону, и я подумал: может, он меня заметил? Может, мне лучше выйти из укрытия, а не торчать здесь, словно в засаде? Я решил выйти и даже сделал пару шагов в сторону Уинтера, но он покачал головой, и я остановился. Разумеется, мне это могло просто показаться. Возможно, это была лишь игра света у него на лице – но я решил, что лучше все же проявить осторожность, и вновь укрылся в густой тени.

Уинтер, ясное дело, имел некий план, согласно которому мне следовало находиться в укрытии и… И что дальше? Мне то ли предстояло подслушать некий важный разговор, то ли в него вмешаться, то ли что-то еще – а узнать, что я должен делать, было никак невозможно. И зачем, интересно, Спайкли притащил с собой спортивную сумку? И почему Уинтер сказал мне, что уезжает, а сам не уехал? Должен признаться, особой уверенности в отношении Уинтера я не испытывал. Меня, например, сразу насторожил тот факт, что он скрыл от меня гибель Наттера. Кроме того, мне не нравилась его манера постоянно давать уклончивые ответы на прямые вопросы. Я уж не говорю о том, что он явно знал о письме Гарри. А зачем, скажите на милость, он сказал мне, что его мать умерла? Но я слишком долго проработал учителем и не раз видел, как юные «преступники» пытались выйти сухими из воды, а потому почти сразу разглядел в моем молодом друге потенциального хитреца. И все же мне казалось, что Уинтер искренне пытается мне помочь; что он даже вполне сознательно – и, возможно, вопреки голосу инстинкта самосохранения – подвергает себя определенному риску.

Я услышал, как Уинтер что-то им говорит – что-то насчет денег. Но говорил он довольно тихо, а вода всегда нарушает нормальное акустическое восприятие. К тому же близость канала в сочетании с дымом праздничных костров и шумом народного гулянья создавала столь странную мешанину звуков, что расслышать их разговор как следует мне никак не удавалось. Харрингтон, до сих пор стоявший неподвижно, точно манекен в витрине магазина, вдруг сказал что-то настолько резким, отрывистым тоном, что это прозвучало как шлепок по воде. Уинтер негромко и спокойно ему ответил, но его слов я тоже не разобрал.

Тогда я решил подобраться к ним хотя бы чуть-чуть поближе и начал постепенно продвигаться в сторону моста, по-прежнему прячась за зеленой изгородью из колючего боярышника и стараясь даже случайно не попасть в полосу света, падавшего от фонаря. Пальто на мне было темное, и я, слава богу, не забыл надеть шляпу, поля которой были достаточно широки, чтобы почти полностью скрыть бледное пятно моей физиономии. Мне казалось, что если я буду передвигаться достаточно медленно, то, возможно, сумею подойти к ним совсем близко, так и оставшись незамеченным.

Шестьдесят шагов. Пятьдесят. И когда я наконец оказался от них шагах в сорока, то уже вполне смог расслышать, о чем они говорят…

21.09

– Ах ты, маленький говнюк! – злился Джонни. – Думаешь небось, что тебе это просто так с рук сойдет? Даже не надейся. Еще скажи спасибо, что мы полицию не вызвали.

Но твоего брата, Мышонок, это ничуть не смутило. Он улыбнулся и сказал:

– Значит, так: выдайте мне указанную сумму и благодарите своих ангелов-хранителей, что имеете дело со мной. На моем месте вполне могла оказаться моя мать (ох, Мышонок, я еле сдерживал смех: оказывается, наш Пигги до сих пор боится своей мамочки!), а уж она-то с искусством шантажа знакома очень хорошо. Она бы вас точно никогда из своих когтей не выпустила.

Я только плечами пожал. В данный момент мамаша Пигги меня совершенно не интересовала. А в случае необходимости, подумал я, с ней и попозже можно разобраться.

– Ну, и что ты мне принес? – спросил я у Пигги.

Он покачал головой и потребовал:

– Сперва, пожалуйста, сумку. – Джонни отдал ему сумку, и тогда он вытащил из внутреннего кармана куртки конверт. Адрес на нем был написан от руки, и даже при столь неверном свете я сразу узнал, чей это почерк.

У меня почерк всегда был очень хороший. Мелкий, округлый, чуть детский. И писал я всегда авторучкой фирмы «Уотермен» с пером из чистого золота. А в тот день у меня все как-то не клеилось, и письмо я тогда начинал писать дважды – так сильно руки дрожали от волнения.