Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Там, откуда ты приехала, женщины рожают детей или торгуют своим телом, – проговорил один из советников. – Детей у тебя нет, теперь ясно, чем ты там занималась.
– К вашему сведению, там, откуда я приехала, женщины правят государствами.
– Тебе не хватило там места, и ты надумала править Ракшадой? – подключился к разговору другой советник.
– Зачем мне отсталая страна?
– Да как ты смеешь! – воскликнул Хёск, вскочив на ноги.
– Ты не знаешь, что в современном мире синонимом слова «традиция» является слово «отсталость»? – промолвила Малика спокойным тоном и перевернула часы. – Не знаешь, что отжившая, но насильно поддерживаемая традиция действует на разум людей, как дурманящий порошок в твоём храме, и приводит к духовному застою? В Ракшаде и вовсе всё запущено. Здесь нет традиций, зато есть советники, обладающие творческим воображением.
– Ты оскорбляешь Ракшаду! – прогрохотал Хёск.
– Ту, что вошла во Врата Создателя, или ту, что врёт изо дня в день, прикрываясь именем Хазирад?
– Эльямин! – проговорил Иштар. – Довольно!
– Моими устами говорит Всевышний.
– Твоими устами говорит дьявол! – выкрикнул Хёск.
– Что вы делаете с теми, кто поклоняется дьяволу?
– Эльямин... – промолвил Иштар. – Остановись.
– Вы приговариваете их к казни. Казните меня или скажите, что я права.
Иштар хлопнул ладонью по подлокотнику кресла:
– Эльямин! Хватит!
Поднявшись на ноги, Малика подошла к Хёску вплотную:
– Скажи, что моими устами говорит не дьявол, а Всевышний. Соверши в своей жизни хоть один мужской поступок: признайся, что тысячи лет воины-вестники под руководством Хазирада перевирали историю, преследуя свои интересы.
– Я бы казнил тебя прямо сейчас, но должен соблюдать процедуру, – прошипел Хёск. – Суд состоится завтра. Выбери себе защитника, женщина.
Малика вскинула голову:
– Спасибо, что не назвал меня вещью.
– Я буду представлять интересы шабиры, – сказал Альхара.
– По закону я могу выбрать любого защитника? – спросила Малика и посмотрела на Иштара. В его взгляде застыла обречённость. Он хоронил свою шабиру ещё до начала суда.
– Да, любого, – подтвердил Хёск.
– Я выбираю народ. Пусть обвинителем будет Ракшада в лице верховного жреца, а защитником будет народ Ракшады в лице моего легата.
– Как ты себе это представляешь?
– Сообщите народу, что обвиняете меня в сговоре с дьяволом. И пусть те, кто в это не верит, напишет Альхаре.
Хёск усмехнулся:
– Никто не напишет, женщина.
– Ты сказал, что я могу выбрать любого защитника, а сейчас отступаешь? И что стоит твоё слово?
Хёск окинул советников взглядом:
– Я согласен, но это займёт много времени.
– У вас нет телефонной связи с отдалёнными городами Ракшады? – спросила Малика.
– Есть.
– Два дня, чтобы сообщить. Два дня, чтобы написать письма, и две недели, чтобы они дошли до моего легата.
– За две недели письма не дойдут.
– Хорошо, три недели. И я очень удивлюсь, если среди них не будет писем от женщин.
– Женщины не участвуют в государственных делах.
– Я сказала: выбираю в защитники народ Ракшады, и ты согласился. А если ты не знаешь, что народ – это мужчины и женщины, тебе не место за этим столом. И так уж и быть, детей вовлекать в наш спор не будем. Детки не должны знать, что мама с папой ссорятся.
– Ты сталкиваешь правительство и народ лбами.
– Боишься проиграть?
Хёск повернулся к Иштару:
– Ждём твоего решения, хазир.
– Суд состоится через три недели и четыре дня, – промолвил Иштар с невозмутимым видом. – Эльямин, это время ты проведёшь в подземной тюрьме.
Малика направилась к выходу.
– Подожди, – сказал Иштар и обратился к советникам: – Оставьте нас на минуту.
Мужи молча покинули зал, караульные вышли за ними следом и закрыли двери.
– Ты намеренно вызвала Хёска на конфликт, – произнёс Иштар, сжимая подлокотники кресла.
– Мне хватило трёх минут. Он слабое место в твоём окружении.
– Что ты натворила, Эльямин...
Малика пожала плечами:
– Каждый делает то, что должен.
– Я говорю всем, как мне с тобой повезло, и тут же вижу, как ты гадишь в моём доме.
– Вот такая я гадкая зверушка.
– Не смешно. Неужели моя жена этого стоит?
Малика приблизилась к возвышению:
– Ты так ничего и не понял. Ты не был честен со мной. На всех остальных мне плевать.
– Я не смогу тебе помочь.
– И не надо. Нельзя ставить личные интересы индивида выше интересов общества. Твой принцип, твоё жизненное кредо.
– Эльямин...
– Не надо, Иштар. Ничего не говори. Скоро всё закончится, и ты обо мне забудешь.
Малику доставили в подземную тюрьму на заходе солнца. В одиночной камере было душно, жарко, и пахло мышами. Усевшись на грубо сколоченный лежак, Малика посмотрела на решётку над головой. В квадратных ячейках стремительно серело небо, обрисовывая размытые контуры молодого месяца. Ночь будет тёмной и долгой.
Проскрежетала железная дверь. Надзиратели внесли кресло, обитое бархатом. Установили в углу керосиновую лампу.
Через минуту в камеру вошёл Иштар. Замерев под решёткой, запрокинул голову и заложил руки за спину:
– Как с тобой обращались конвоиры?
– Не помню. Последний час вылетел из памяти.
– Хазирад поставил меня перед выбором: либо я продолжаю за тебя заступаться, и тогда после твоей казни меня отдают под суд...
– За что?
– За то, что позволил приспешнице дьявола войти во Врата Сокровенного, взять в руки тиару и короновать меня.
– Либо?
– Либо я закрываю рот и тем самым сохраняю корону. Они поставили меня перед выбором, Эльямин. Но на самом деле...
– На самом деле у тебя нет выбора.
– Выбора нет.
– Уходи, Иштар.
Он повернулся к Малике:
– Нет, Эльямин. Не уйду. Ночами здесь жутко.
– Ты был в этой тюрьме.
– Был.
– У тебя богатое прошлое.
Иштар опустился в кресло; на боковой стене ссутулилась тень.