его задачу: отношение черни к конверсо и отношение конверсо к восстанию. Действительно, позиция последних предоставила ему отличный предлог для любой акции против них.

Если меры, принятые Сармьенто против некоторых «старых христиан», вызвали негодование высших классов Толедо, то его действия против конверсо не могли встретить такую оппозицию, а если представители высших классов отрицательно реагировали на его действия против конверсо, их реакция в большинстве случаев была скрытой, в то время как чернь громко, с энтузиазмом поддерживала политику Сармьенто и его враждебное отношение к «новым христианам». Глубоко укоренившиеся чувства, несомненно, были основой различных реакций, но объективные факторы тоже играли свою роль. В то время как «старые христиане» всех классов по-разному относились к Альваро де Луне, конверсо были определённым образом едины. У них не было причин выступать против Альваро, чьё отношение к ним всегда было дружеским, зато у них имелись все причины быть против мятежников, которые всегда демонстрировали глубокое отвращение и презрение к конверсо. С политической точки зрения они теперь рассматривались не только как противники восстания, но и как враги нового режима и, конечно, враги установившей этот режим черни. Всё, что Сармьенто должен был сделать, так это доказать, что их пассивная вражда была на деле скрытой, активной, что они были в сговоре с опасным коннетаблем и планировали сбросить революционное правительство.

Ему не составило никакого труда предоставить такое доказательство. Будучи командующим вооружёнными силами города и главой городской судебной системы, он приказал арестовать ведущих конверсо и подвергал их пыткам до тех пор, пока они не «сознались» — то есть признали свой заговор с Альваро против нового городского правительства[872]. Гордый, богатый высший класс вызывал особую ненависть у низших классов, поэтому муки и унижения, выпавшие на его долю, привели в восторг простонародье. Сармьенто понял, что, позволяя толпе проявить свои чувства против конверсо, он укрепляет её лояльность режиму и подбрасывает дрова в костёр революции. Но другая преследуемая им цель была важнее: вынудив обвиняемых «сознаться» в сговоре с Альваро, формально он мог осудить их как виновных в предательстве и на «законном» основании конфисковать их имущество. Его правительство отчаянно нуждалось в фондах, а его самого распирало от жадности. Мы не знаем, как он делил добычу, но многое из неё перекочевало в его сундуки. Затем он подверг «виновных» мучительной казни (или, как сказал Игера, «разрубил их на куски»)[873], тем самым принеся ещё большее удовлетворение жаждавшему крови конверсо сброду.

Ночь террора, который больше всего затронул конверсо, спустилась на Толедо. Что они могли сделать, чтобы спастись? По всем расчётам — почти ничего. Но всё же мы знаем, что кое-какие меры были приняты. Конверсо обратились за помощью к некоторым аристократам города и получили ограниченную помощь[874], они закрыли свои кварталы перед людьми Сармьенто и поклялись сопротивляться будущим арестам, но возникли стычки между их вооружёнными группами и некоторыми сторонниками Сармьенто в городе, и в одной из стычек несколько конверсо были убиты, среди них их командир, Хуан де ла Сибдад. Он был застрелен, а потом повешен вверх ногами на центральной площади Сокодовер[875]. Видимо, это погасило дух конверсо и заставило их изменить тактику.

Неясно, что в точности произошло. Возможно, конверсо теперь встали перед выбором (предоставленным самим Сармьенто): сопротивляться атаке на их кварталы, которая могла с лёгкостью закончиться всеобщей резнёй, или положиться на обещание Сармьенто предотвратить атаку, если они сложат оружие. Видимо, они выбрали второй путь как меньшее зло, а может быть, Сармьенто пообещал прекратить преследования. Тем не менее то, что произошло после их капитуляции, превзошло их самые худшие опасения. Аресты, высылки и экспроприации последовали чередой, и ни один конверсо не знал, когда придёт его черёд оказаться брошенным за решётку, подвергнуться пыткам, погибнуть или оказаться в изгнании. Общий погром, однако, был предотвращён. Сармьенто не хотел позволить толпе сжечь и уничтожить то, что он собирался забрать себе или конфисковать для своего правительства. Главный апелляционный судья явно хотел придать своим преступлениям некоторое сходство с действиями от имени закона; и это желание, несомненно, поддерживалось другой назойливой мыслью: при всей своей наглости Сармьенто не мог не принять во внимание, что в один из дней он может оказаться перед необходимостью дать ответ за свои преступления, и он взвешивал то впечатление, которое произведёт в Толедо на потенциальных судей и общественное мнение.

III

Тем не менее можно быть уверенными в том, что и Гарсия, и Сармьенто намеревались наказать всю общину конверсо. Но перед ними встала дилемма. Одно дело с помощью пыток «доказать связь» между конверсо и Альваро, а другое — сделать это утверждение заслуживающим доверия для всех, кроме низших классов, вообще не нуждавшихся в доказательствах. Каким образом было возможно спланировать и организовать заговор Альваро и конверсо, когда с самого начала мятежа все ворота Толедо были накрепко заперты и тщательно охранялись мятежниками и правительством? Конечно, следователи Сармьенто могли показать общее поведение, симпатии и желания конверсо, однако трудно обвинить целую общину только на основании её политических наклонностей. Такой план был, возможно, рассмотрен, но отклонён как политически непригодный. В любом случае, они поняли, что нужно использовать иные — не политические — предлоги и объяснения.

Один важный факт ускользнул от внимания учёных, но он должен быть упомянут и должным образом оценен: на первой стадии преследований в Толедо против конверсо не были выдвинуты религиозные обвинения. Только позднее обвинения перешли от политики к религии. По всей вероятности, причины этого изменения частично касались упомянутых выше трудностей, и будет логичным предположить, что новая линия атак была принята под влиянием Маркоса Гарсии и его церковных друзей. Один из них, Перо Лопес Гальвес, был викарием кафедрального собора Толедо и в отсутствие в городе архиепископа[876] являлся главой церковной судебной системы. В качестве такового он рассматривался как высший авторитет во всех случаях, касающихся религиозных преступлений.

То, что религиозные обвинения подходили мятежникам для их целей больше, чем политические, можно аргументировать разными способами. Начать с того, что обвинения религиозного свойства не требуют для их обоснования связи между обвиняемыми и внешней силой (как Альваро). Во-вторых, такие обвинения могли быть публично выдвинуты против всей общины конверсо в Толедо, в то время как очевидно, что политический заговор можно приписать только ограниченному числу людей. В-третьих, религиозное обвинение не является чем-то новым; у него глубокие корни в сознании «старых христиан», и поэтому ему легче поверить. Всё, что оставалось сделать, — только повторять и усиленно внедрять это