– ДЭННИ! – хрипло крикнул он. – ДЭННИ, ГДЕ ТЫ?

Ответом была тишина.

Дик обшарил глазами вестибюль, добрался до подножия широкойлестницы и у него вырвалось хриплое «ах!». Перемазанный, залитый кровью ковер.Клочок розового махрового халата. Вверх по лестнице вел кровавый след. Перилатоже были в крови.

– Господи Иисусе, – пробормотал он и снова повысил голос:

– ДЭННИ! ДЭННИ!

Царящая в отеле тишина казалась издевательской, она дразнилаэхом, которое жило здесь испокон века – скрытое, но неизбывное.

(Дэнни? Кто это Дэнни? Знает тут кто-нибудь какого-нибудьДэнни? Дэнни, Дэнни, у кого Дэнни? Кто будет играть в «покрути Дэнни»? В«накрути Дэнни хвост»? Катись отсюда, черный. Тут никто сроду не знал никакогоДэнни) Иисусе, что же, он прошел через все это, чтобы опоздать?

Неужели все уже кончено?

Прыгая через две ступеньки, Дик взбежал по лестнице иостановился на площадке второго этажа. Кровь тянулась до квартиры смотрителя.Холлоранн шагал по короткому коридорчику, а ужас растекался по его жилам,тихонько подбираясь к рассудку. Звери живой изгороди – плохо, но вот это быломного хуже. В душе Дик уже не сомневался, что обнаружит, когда дойдет докомнаты.

Увидеть это он не торопился.

Пока Холлоранн поднимался по лестнице, Джек прятался влифте, и теперь подкрадывался к фигуре в парке с заснеженным капюшоном со спины– улыбающийся призрак, вымазанный свежей и запекшейся кровью. Молоток для рокевзлетел так высоко, как только позволила раздирающая, сильная (??что, суказаколола меня… не могу вспомнить??) боль в спине.

– Ну, черномазый, – шептал Джек. – Я тебя отучу совать нос вчужие дела.

Услышав шепот, Холлоранн начал поворачиваться, пригибаться,но молоток для роке со свистом опустился. Капюшон парки недостаточно смягчилудар. В голове у Холлоранна взорвалась шутиха, оставив шлейф звездочек… а потомвсе исчезло.

Он покачнулся, прислонился к шелковистым обоям, и Джекударил снова – на этот раз молоток скользнул вбок, раздробив Холлоранну скулу ипочти все зубы с левой стороны. Тот безвольно опустился на пол.

– Ну вот, – прошептал Джек. – Ну вот, клянусь Богом.

Где же Дэнни? У него дело к сыну, который лазает туда, кудапосторонним вход воспрещен.

Тремя минутами позже на полном теней четвертом этаже слязгом открылась дверь лифта. Джек Торранс был один. Кабина остановилась наполпути к дверному проему и, чтобы выбраться на этаж, Джеку пришлосьподтянуться. Он извивался от боли. За собой Джек тащил сплющенный молоток дляроке. Снаружи под карнизами выл и ревел ветер. Глаза Джека вращались вглазницах. В волосах кровь мешалась с конфетти.

Его сын был здесь, наверху. Где-то здесь. Джек чуял это.Предоставленный самому себе, мальчишка мог творить, что угодно: выводитьмелками каракули на дорогих шелковистых обоях, портить мебель, бить окна.Парень оказался врунишкой, мошенником, и его следовало наказать… сурово наказать.

Джек Торранс с трудом поднялся.

– Дэнни? – позвал он. – Дэнни, поди сюда на минутку. Тыкое-что натворил, так я хочу, чтобы ты пришел получить по заслугам. Какмужчина. Дэнни? ДЭННИ?

(Дэнни…) (Дэнннииии…) Темнота и коридоры. Он блуждал потемным коридорам, которые напоминали те, что пролегли в отеле «Оверлук», и всеже неуловимо отличались от них. Оклеенные шелковистыми обоями стены уходили втакую высь, что, даже вытянув шею, Дэнни не удавалось разглядеть потолок – тоттонул в полумраке. В сумрак же поднимались и запертые двери. В каждой, понижеглазка (в этих гигантских дверях глазки были размером с ружейный прицел), былпривинчен крошечный череп со скрещенными костями.

И откуда-то звал Тони.

(Дэннниии…) Раздался глухой стук, хорошо знакомый мальчику,и хриплые, ослабленные расстоянием, крики. Всех слов разобрать он не мог, нотеперь текст был уже известен. Дэнни слышал его раньше – и во сне, и наяву.

Он остановился – малыш, всего три года назад выбравшийся изпеленок,

– и попытался определить, где оказался, где мог оказаться.Мальчик боялся

– но жить эта боязнь не мешала. Последние два месяца его нина минуту не покидал страх, сила которого менялась от постоянного беспокойствадо откровенного, не дающего думать ужаса. Сегодняшний же страх жить не мешал.Но Дэнни хотелось узнать, почему появился Тони, почему тот звал его по имени вкоридоре, который не был ни частью реального мира, ни частью страны видений,где Тони иногда показывал Дэнни разные вещи. Да что же это, где…

– Дэнни.

Далеко-далеко в огромном коридоре темная фигурка Тони –почти такая же крошечная, как сам Дэнни.

– Где я? – тихо обратился он к Тони.

– Спишь, – ответил тот. – Спишь в спальне папы и мамы.

В голосе Тони звучала печаль.

– Дэнни, – сказал он. – Твоей маме сделают очень больно.Может быть, убьют. Мистера Холлоранна тоже.

– Нет!

Дэнни выкрикнул это, сдерживая горечь и ужас, которые,казалось, источало мрачное призрачное окружение. Однако в сознании возниклиобразы смерти: распластанная по автостраде лягушка – странный отпечаток;сломанные папины часы, лежащие наверху коробки с мусором и предназначенные навыброс; могильные плиты, под каждой из которых лежит покойник; мертвая сойкавозле телеграфного столба; холодные объедки, которые мама отскребала с тарелок,скидывая в темную пасть мусорного ведра.

И все-таки мальчик не мог уравнять эти простые символы сдвижущейся сложной реальностью своей матери – она олицетворяла его детскоепредставление о вечности. Она уже была на свете, когда Дэнни еще не появился, ибудет существовать, когда он снова канет в небытие. Возможность собственнойсмерти Дэнни мог принять – он уже столкнулся с этим, когда попал в двестисемнадцатый.

Но не мамину смерть.

Не папину.

Никогда.

Он начал бороться, и темный коридор заколыхался. Силуэт Тонисделался призрачным, неясным.

– Не надо! – кричал Тони. – Не надо, Дэнни, не делай этого!

– Она не умрет! Нет!

– Тогда ты должен помочь ей, Дэнни… сейчас ты глубоко всобственном сознании. Там, где я. Я – часть тебя, Дэнни.

– Ты – Тони. Ты – не я. Хочу к мамочке… к мамочке…