не могу. Не могу переставить левую. Да вот, блин, правой тоже шевельнуть не выходит. Выпили больно много армянского. Ну, предполагаю так…

Жена из монолога поняла слова «Зина», «афериста бабника задержал», «уснул на коврике» и «переночую в кабинете». Остальное Шура вместил в одно слово, которое могли бы перевести на русский только самые опытные шифровальщики из МВД. Было около часа ночи, за окном бегали влюблённые, которые не понимали, где они находятся, сколько времени и где север или юг. Девушка без остановки заливалась смехом и убегала от любимого преследователя, огибая на детской площадке качели, ледяную горку, нагибаясь перед верёвками для сушки белья, а влюблённый юноша старательно изображал, что догнать её не может.

Он кричал: «а вот сейчас я тебя!», специально спотыкался и на секунду валился в свежий мягкий снег, вскакивал и нарочно натыкался на маленькое замёрзшее колесо-карусель. При этом он издавал только два звука — «оп-па» и «эх, ты!». Дома стояли квадратом вокруг детской площадки и насильно пробудившихся граждан было много. Их желтые от яркой луны лица торчали в окнах, но никто не открыл форточку и не пытался парочку изгнать в степь, которая начиналась сразу за двором. Там бегать интереснее, конечно. Просторно и снега по колено. Так нет ведь. Все молча разглядывали эту картину «погони» и улыбались. Вспоминали свою юность.

Зина тоже вспомнила. Завёз её Саша летней ночью перед свадьбой в глухой лес возле Владимировки, шли они, оба очень хорошие, между берёзами, обнявшись и периодически целуясь. Они часто гуляли в этом лесу ночью. Завораживало всё. Тени от деревьев, добрый голосок совы-сплюшки, ясно докладывающей всем, кто вокруг: «сплю!», и запахи июльских трав да цветов разных околдовывали, прилетающие с ветерком от полянок. А однажды было так. Шли они как обычно, смеясь и целуясь. И вдруг Шуры не стало. Вот тут же был, рукой талию держал, а в секунду пропал.

— Саша! — крикнула невеста, ещё не успевшая струсить от одиночества в глухом лесу.

— А вот он я, — с двух метров перед ней шептал Шура. Она бежала на звук, но он уже справа предлагал поймать его немедленно, а то он жениться быстро передумает. Зина бежала вправо, потом он шептал сзади, затем снова где-то рядом перед ней, а после — опять слева. Она металась, крутила головой, прислушивалась, но голос перемещался, а движения жениха не было слышно совсем. Летал он, что ли?

— Всё! — Зина села на мягкую траву, присыпанную сверху листьями, сбитыми последним дождем. Села и мгновенно почувствовала его руку на талии.

— Малович, — удивилась она. — Ты кто? Колдун? Сверхчеловек? Как за тебя выходить? Я тебя и в доме не найду. У нас квартира не маленькая будет. Милиция ваша прямо-таки любит нас. Трёхкомнатную даёт сразу. Будешь меня дурить то из кухни, то с кровати в спальне или вообще из чуланчика.

Посмеялись они вдоволь и Малович сказал очень серьезно.

— Я буду всегда рядом.

А так оно и вышло. Куда бы его не закидывала работа, какой бы опасный преступник не сопротивлялся ему, она душой чувствовала: он здесь, возле меня. Живой и невредимый. Может именно поэтому Шура так быстро отлавливал любых негодяев. Ему всегда хотелось домой. К ней и к сыну. А, может, как-то иначе всё обстояло, но Зина всегда физически ощущала его присутствие возле себя. Странное и сладостное это было ощущение.

Проснулись Лысенко, командир, и майор Шура Малович в одно время. Оглядели друг друга с выражением омерзения на лицах, поднялись и сразу же выпили по стакану коньяка. Опохмелились. Через пять минут пришли в себя и подняли вверх каждый свой большой палец. То есть подтвердили, что вчерашнее событие отправки на зону злодея Мосина стоило вчерашней пьянки без тормозов. Хорошее ведь дело сделали.

Зазвонил телефон. Лысенко сначала схватил свой табельный пистолет, но сразу исправился и уже безошибочно нашел трубку.

— Живые? — спросила ехидно Зина. — Но это временно. Однажды скончаетесь от такого издевательства над внутренними вашими органами. Я не про МВД говорю. Про печень вашу и сердце. — Мой где?

— Сергей Ефимыч почти точно передал Шуре трубку. По крайней мере, майор успел её поймать в полуметре от себя.

— Зинуля, — пропел он голосом её ангела. — Ну, трудно было вычислить афериста. Правда. Я чуть не помер от напряжения. А вчера поймал и мы его оформили. Сядет надолго. Или шлёпнут его. Радость у нас, Зин. Ну, мы и…

— Я на работу побежала, — прокричала жена как глухому. — Виталик в школе. Потом ко мне придет. Ты сам пообедай в вашем кафе отвратном. На чём они бефстрогановы жарят? На солидоле, что ль? Если не траванёшься, вечером пельмени будут. Штук сто налепила. Ну, всё. Не пейте больше. Хотя, кто в милиции не пьёт? Как и у нас хирурги. Ладно, побежала.

— Хорошая жена у тебя, — завистливо промычал подполковник. — Моя вот и не звонит. А если меня убили на задании!?

— Ефимыч, может ещё налить? Ты от какого задания смерти ждёшь? От составления отчёта за декаду или за квартал? Застрелит тебя, конечно, лично генерал. Подкараулит и грохнет возле гаража твоего с «волгой». Они выпили еще по сто и стали трезвыми как вчерашним утром.

Позвонил дежурный.

— На комбинате камвольных тканей подожгли склад готовой продукции. Что подожгли — точно. Видели два свидетеля. Служивый из «вохры» и заместитель заведующего складом. Он догнал одного поджигателя, повалил его, но тот, сволочь, успел нож достать и вспорол заместителю брюхо. Он там и помер. «Вохровец» стрелял в другого гада, но ещё темно было, шесть утра. Не попал. Поджигатели не комбинатовские. Чужаки. Охранник не видел их за пять лет ни разу. Так что, отправляйте группу. Там пожарные уже заканчивают свои дела. Часа два тушили. Огонь по крыше вроде ещё на чесальный цех перекинулся. Но там всё целое. Двери пожгло и электропроводка вспыхнула в потолке.

Лысенко весь доклад слушал по громкоговорящей связи.

— Сам пойдёшь, Саша, или мне группу Ляхова поднять в ружьё?

— Так Ляхова вы вчера загрузили нападением хулиганов с ножами на общежитие педагогического института.

— А ты себя как чувствуешь? Может Тихонова добавить тебе?

— Вова пусть отчёт пишет. Вам же его сдавать генералу послезавтра. Вот вы каждый листок и проверяйте. Так быстрее дело пойдёт. А я поеду на комбинат. Чувствую себя замечательно. К отлову негодяев готов вполне.

Он попрощался с командиром