Словно предчувствуя катастрофу, я заявил на совещании по вооружению 1 декабря 1944 года: «Мы должны четко понимать, что люди, планирующие авианалеты на наши промышленные объекты, имеют кое-какое представление о нашей экономике. К счастью, противник начал применять эффективную тактику бомбардировок всего шесть – девять месяцев назад… Прежде он, во всяком случае с его точки зрения, делал глупейшие ошибки». Говоря это, я не знал, что еще 9 декабря 1942 года, более двух лет тому назад, в рабочем документе американского департамента экономической войны утверждалось, что «полезнее уничтожить несколько жизненно важных отраслей промышленности, чем наносить небольшой ущерб многим». Точечные бомбардировки в сумме дадут прекрасный результат, утверждали американские эксперты, следует лишь проводить их с непреклонной решимостью.

Идея была правильной, но вот исполнение подкачало.

Еще в августе 1942 года Гитлер уверял командование военно-морских сил, что западным союзникам не удастся успешно осуществить вторжение во Францию, если они сразу же не захватят один из крупных портов, ибо без налаженного материально-технического снабжения десантники не смогут противостоять контратакам немецких войск. Учитывая огромную протяженность побережья Франции, Бельгии и Голландии, строительство оборонного рубежа из достаточно близко расположенных дотов не представлялось возможным. Более того, не хватало солдат для хотя бы частичного укомплектования всех оборонительных сооружений. В результате более-менее крупные порты окружили дотами, а между ними с большими интервалами расположили наблюдательные бункеры. Для защиты солдат от снарядов при артподготовке намеревались возвести около пятнадцати тысяч небольших дотов. Гитлер считал, что во время атаки противника солдаты должны выйти из укрытий на открытое пространство, поскольку защищенность подавляет такие необходимые для боя качества, как смелость и личная инициатива.

Гитлер лично спроектировал оборонительный рубеж вплоть до мельчайших деталей, включая различные типы бункеров и дотов. Правда, он представил не чертежи, а эскизы, но выполнены они были очень аккуратно. Не скупясь на самовосхваления, Гитлер часто говорил, что разработанные им укрытия удовлетворяют всем нуждам солдат на передовой. Командующий инженерным корпусом принял план, практически не внеся никаких исправлений.

На строительство оборонительного рубежа за два года ушло более 13 миллионов кубометров бетона и было израсходовано 3,7 миллиарда дойчмарок, а военные заводы недополучили 1,2 миллиона тонн железа[248].

Все эти усилия и расходы оказались напрасными из-за одной-единственной блестящей технической идеи: в Ароманше и в секторе «Омаха» прямо на берегу из доставленных на десантных кораблях отдельных деталей были собраны разгрузочные наклонные пандусы и другие портовые сооружения, позволившие противнику бесперебойно снабжать армию вторжения оружием, боеприпасами, продовольствием и подкреплениями. Наш план оказался несостоятельным; войска западных союзников преодолели оборонительный рубеж всего за две недели[249].

Роммель, которого Гитлер в конце 1943 года назначил инспектором береговых укреплений на западе, оказался более дальновидным. Вскоре после назначения Гитлер пригласил его в Ставку в Восточной Пруссии. Они долго совещались, а затем Гитлер лично проводил фельдмаршала к выходу из бункера. Видимо, по дороге их спор разгорелся с новой силой. Я ждал аудиенции снаружи и услышал, как Роммель вежливо, но решительно отстаивал свое мнение: «Мы должны отразить атаку врага на месте высадки. Доты вокруг портов для этой цели не годятся. По всему побережью необходимо поставить самые простые, но труднопреодолимые заграждения. Только такие контрмеры принесут результаты. Если мы не разгромим десант сразу же, то никакой Атлантический вал нам не поможет. В Триполи и Тунисе они под конец бомбили так интенсивно, что даже наши лучшие войска были деморализованы. Если мы не сможем отразить авиаудар, то все другие меры, даже заграждения, будут неэффективными».

Я обратил внимание на то, что Роммель держится отстраненно и избегает общепринятого обращения «мой фюрер». Гитлер полагал, что только Роммель с его репутацией специалиста по фортификационным сооружениям сможет остановить наступление западных союзников, и поэтому воспринимал критику спокойно, правда, казалось, он только и ждет, когда Роммель приведет последний аргумент. Как только Роммель упомянул о бомбардировках, фюрер увлек нас обоих к бронированному грузовику с 88-миллиметровым зенитным орудием. Зенитный расчет продемонстрировал скорострельность установки и приспособления, гасящие боковое раскачивание ствола при стрельбе. «Сколько таких установок вы успеете поставить в ближайшие месяцы, герр Заур?» – спросил Гитлер. Заур пообещал несколько сотен. «Вот видите, – торжествующе произнес Гитлер, – эти бронированные зенитки оградят наши армии от вражеских бомбардировщиков».

Роммель, видимо, не счел разумным продолжать спор с дилетантом и лишь улыбнулся с некоторым презрением и даже жалостью. Гитлер же, не дождавшись восторженных отзывов, резко попрощался с Роммелем и в расстроенных чувствах отправился совещаться со мной и Зауром. Больше он об этом эпизоде не вспоминал. После вторжения союзников в Нормандию Зепп Дитрих в ярких красках обрисовал, какой деморализующий эффект оказали ковровые бомбардировки на его элитные дивизии. Уцелевшие и даже не раненые солдаты пребывали в полной апатии, их боевой дух был сломлен, и еще долго они не могли прийти в себя.

6 июня я находился в Бергхофе. В десять часов утра один из адъютантов Гитлера сказал мне, что рано утром началось вторжение западных союзников во Францию.

– Фюрера разбудили? – спросил я.

Он покачал головой:

– Нет, он выслушивает новости после завтрака.

В последние дни Гитлер не раз говорил, что, по всей видимости, западные союзники сначала совершат отвлекающий маневр, чтобы оттянуть наши войска от истинного места вторжения. Вот никому и не хотелось будить его и получать нагоняй за неверную оценку ситуации.

Через несколько часов в гостиной Бергхофа началось оперативное совещание. Казалось, Гитлер более чем когда– либо убежден в том, что враг лишь старается ввести его в заблуждение. «Ну-ка, вспомните! – призывал он. – Среди полученных нами донесений было одно, в котором точно назывались место, день и час высадки. Значит, я прав: это еще не настоящее вторжение».