– Да тут, в лугах за церковью. Я отпустил его с небес. Пешочком решил прогуляться.

– Рискованно. – Старик нахмурился, глядя по сторонам. – Такие времена, что не дай бог! Раньше в литературный колхоз могли забрать, а нынче какая-нибудь бездарь на свою конюшню уведёт или настрогает шашлыков под водочку. Ну, ладно, я мигом. – Покряхтывая, он двинулся по высокому дурнотравью – полынь, крапива, чертополох и трава забвения.

Поджидая слугу, Посланник побродил по саду, примыкающему к церкви. Хороший сад когда-то был, старинный сад. После зимы он ещё не полностью ухожен – цветочные клумбы засыпаны щепками; гранитные каменья грудами лежали на дорожках. Нарядная, будто бы райская птичка сидела на ветке, доверчиво смотрела на человека, словно чуяла крохотным сердцем, что ничего худого ей не будет.

Выпускник небесной академии хорошо владел языком травы, деревьев, зверей и птиц. И теперь он потихоньку стал разговаривать с нарядной птахой. Изумлённая пичуга повертела головенкой и уставилась на человека; помолчала и робко ответила, назвав своё имя и сообщив, откуда она прилетела в эти края. Стараясь не делать резких движений, Златоуст руку протянул – взял птичку с ветки, усадил в тёплое гнездо своей ладошки. Погладил птаху по головке, по крыльям; глазки её стали жмуриться от блаженного чувства. И вдруг она вспорхнула – на ветку яблони. И в тот же миг до слуха Златоуста долетели смутные крики, раздававшиеся где-то на лугу. Поначалу были только крики, потом глухое жалобное ржание, а вслед за этим то ли выстрел, то ли сухой хлопок бича – эхо загуляло в дальних перелесках за рекой.

«Что там такое? – Посланник взволнованно подёргал тёмно-русую щётку усов. – Где старик? Так долго…»

Начиная тревожиться, он пошёл по разбитой дороге, ведущей в луга, и удивился тому, что дорога, оббегая кусты краснотала, неожиданно вильнула пыльным хвостом и привела к новому, добротно срубленному кабаку, стоящему на развилке.

Неподалёку от питейного заведения два сорванца играли в грязной луже, оставшейся после первого весеннего дождя. Сорванцы кораблики пускали, да не простые – под пиратскими флагами. И разговор у них был не простой, не детский.

Один из парнишек, отчаянно сверкая глазёнками, твердил другому:

– Эта лужа – моя! Со вчерашнего дня мои приватиры её приватизировали!

– Как бы ни так! Не бреши! – не соглашался второй, конопатый.

– А я тебе сказал: приватизировали! А ежели ты будешь сопротивляться, то мы и тебя вместе с потрохами приватизируем!

Обескуражено покачав головой, небесный пришелец обратился к парнишкам:

– Какие у вас тут серьёзные игры. Я в своём детстве даже слова такого не знал…

– Дяденька, – удивился конопатый, – значит, у вас было такое несчастливое детство?

Запрокинув голову, дяденька рассмеялся, но это был тот самый смех, о котором сказано – смех сквозь слёзы. Отойдя от сопливых пиратов, он пригорюнился. «Старик был прав, дела наисерьёзные. Но где же он есть?»

Неподалёку хлопнула дверь кабака, послышались обрывки пьяной пиратской песни. И вдруг Златоуста как будто кто ножом пощекотал под сердцем – страшная догадка обожгла. Он вспомнил, как при встрече со стариком неприятно удивлён был запахом дешевого вина. Сделав над собой усилие, Посланник нехотя направился в питейное заведение.

Внешний вид строения напоминал один из первых кабаков времён Ивана Грозного, а внутри была начинка двадцать первого века, и всё это было так перемешано, что посетитель, впервые тут оказавшийся, не сразу мог сообразить, куда попал: может быть, это харчевня; может быть, духан или кухмистерская лавка шестнадцатого века?

Постояв на пороге, Посланник подумал: в старину трактиры на Руси запрещалось посещать женщинам, нижним армейским чинам, а также лицам в ливреях. А сегодня – великая вольница по ресторанам и кабакам. Вот и здесь – куда ни посмотри! – женщины, армейские чины, какие-то красные морды в ливреях. И повсюду за столиками – грудами навален райский лотос. И какой-то разноцветный дым слоями плавал по всему питейному простору, дым настолько приторно-сладкий, точно пахло покойниками. (Кроме табака многие курили анашу и другую заморскую травку).

За плотной завесой дыма Златоуст не сразу разглядел Оруженосца, в гордом одиночестве задумчиво сидящего за дубовым столиком. Опустившись на свободный стул, он пристально, печально посмотрел на старика, словно бы спящего с открытыми глазами.

– А я сижу и думаю: уж полночь близится, а гения всё нет, – как ни в чём не бывало заговорил старик и хохотнул. – А ежели серьёзно…

– А я так думаю, что это свинство. Я жду его, жду, а он водку хлобыщет.

– Гавайский ром, – уточнил старик, кривя губу. – Такая дрянь, что я бы не советовал…

– Благодарю. Я в твоих советах не нуждаюсь.

– Напрасно. – Старик закурил какую-то вонючую заморскую сигару и, плутовато мерцая глазами, сказал, точно кого-то передразнивая: – «Чичиков выпустил дым через носовые ноздри». А? Как вам это нравится? Гоголь тоже гоголем ходил и в моих советах не нуждался. Как я говорил ему тогда – убери, потомки будут зубоскалить над твоими «носовыми ноздрями». Нет, уперся рогом. Ну, хохол, чего тут, все они такие – любят носовые ноздри задирать.

– Хватит! – Посланник нахмурился. – Надоел уже с этими абракадабрами.

– Извини, но это Гоголь. Мне чужая слава не нужна, своей достаточно.

– Короче, старик! Где Пегас?

Чернолик развёл руками, едва не опрокинув кружку с гавайским ромом.

– Пропал твой конёк-горбунок. Приватиры, должно быть, прихватирзировали.

– Ну, всё. Кончай ботать. Давай сюда уздечку, я сам найду.

– Угомонись! Кого теперь найдёшь? – Покусывая кончик бороды, старик посмотрел в окно, засиженное мухами. – Пропал Пегас. Украли. Я точно тебе говорю. Люди видели, они там пастухами на лугах. Они сказали, что белого какого-то крылатого коня кто-то поймал.

– Значит, надо искать, а не пьянствовать. Слуга называется. Оруженосец. Верни золотую уздечку. – Посланник руку протянул. – Я жду.

Старик поднялся, кучу денег из карманов вывалил на стол.

Посланник замер, широко раскрытыми глазами глядя то на деньги, то на старика.

– Ты… – Златоуст поперхнулся. – Неужели ты…

– Да, – ничтоже сумнясь, подтвердил старик. – Я уздечку в ломбард заложил – это прямо тут, при кабаке. Ну, что ты смотришь так? Я же хочу как лучше. Как мы без денег доберёмся до Стольного Града? Верхом на палочке?

Оглушенный этим вероломством, этой неслыханной наглостью, Златоуст на несколько мгновений лишился языка. Он медленно поднялся, кулаками опираясь на столик. Постоял, помолчал, глядя на хмельного старика и ощущая в себе жгучее желание ударить по этой бессовестной физиономии.

– Значит, так. Деньги эти оставь себе. Я даже к ним не прикоснусь. Тебе хватит на первое время, если не будешь шляться по кабакам.