Гаврила Михайлович покачал головой. Выйдя из здания, менеджер подошёл к лавочке, на которой коротал время Бураков.

– Всё не так плохо, Паша. Мы своё возьмём.

– Выкинули из сборной?

– Выкинули. Но в дела "Житника" они не влезут. Прав таких нет! "Не те времена"! – передразнил он профессора.

– Слышь, Бухалыч, а я же ни хрена не вижу! – Паша поводил ладонью перед глазами. – Вот тебе и операция!

– Паша! Не старайся выглядеть идиотом! Что ты видел раньше и что сейчас – большая разница. Я скажу, огромная! Минус четыре, это не два процента зрения!

– А что, было два?

– Два! – передразнил Гаврила Михайлович. – Знаешь это сколько, два?

– Помнится.

– Помнится корове! Поехали, хватит торчать тут, а то подумают, что лучший игрок страны заболел. Или чего хуже, уличён в допинговом скандале!

Они сели в машину.

– А бабки?

– Бабки получишь по первому разряду, я ещё для тебя отходные вышибу!

– Гробовые?

– Ты в сборной играл год?

– Да больше!

– Значит, компенсацию по состоянию здоровья получишь плюс расчётные, правда они сейчас иначе называются. Выходным пособием.

– И много?

– На хату в столице наскребёшь, если отмечать всем городом не станешь.

– А оно мне надо? – Паша раскрыл рот от удивления.

– За это и люблю тебя, Бурой! За это и сделаю так, чтобы играл в "Житнике"!

– Опять операцию?

– Немцы сказали, бесполезно. Главное, зрение больше падать не будет.

– Давно сказали? Или ты им только что звонил?

– Дурак ты Паша! Конечно, после операции.

– Так ты что, никому не сказал? А если бы я от этого пустякового удара ослеп навсегда?

– Дурак ты, Паша, – вздохнул Гаврила Михайлович.

– Что как Попка заладил? Я это, не погляжу на твоё здоровье, разок да врежу!

– Не советую, Паша.

– Тогда объясни мне, дураку, почему ты ничего не сказал, хотя бы мне? И правда ли, что у меня в башке дыра? Что они, зашить не могли?

– Тебе поставили пластинку, никакой дыры нет. Это тренеру кто-то из доброжелателей шепнул такие страсти. А не сказал я потому, что тебе надо было сыграть за сборную хоть раз. Для того же выходного пособия. Ты получил увечье на игре в сборной, улавливаешь?

– Да понял я! Куркуль ты, Бухалыч!

– Играть будешь, не хуже прежнего. Придёт время, и в сборную возьмут. Маресьеву не сразу разрешили летать!

– А если я того, мяча не увижу?

– Ворота широкие, не промажешь! – усмехнулся Гаврила Михайлович.

– Харэ ржать над бедным инвалидом!

– Посиди тут, я скоро! – менеджер тормознул возле супермаркета возле выезда из Москвы.

– Минералки лучше возьми! А то я от их отравы, "Пепси, шмепси" совсем ослепну!

Гаврила Михайлович набрал лучшей водки, деликатесов и минералки по заказу Бурого.

Сутки ехали без разговоров. Паша больше спал, проснувшись, раздумывал над будущим. Оно казалось совсем не радужным. Даже если Бухалыч вышибет деньгу, как обещает.

– Играть-то как? – спросил он по приезду на базу "Житника".

Менеджер самостоятельно накрыл на стол, откупорил бутылки, включая любимую минералку для Паши.

– По второй, и начнём базарить! – сказал Гаврила Михайлович.

Говорили о том же самом. Только теперь подробнее.

– И всё же, – Паша мотнул головой после выпитой первой бутылки, – как я играть буду?

– Сюрприз, Паша! Закрой глаза!

– Бухалыч! Я-те что, ребёнок?

– А чего тогда капризничаешь? Не хочешь закрывать глаза, отвернись!

Паша не хотя опустил голову, глядя в салат.

– Вот оно! – щёлкнул пальцами главный менеджер.

Паша выпрямился, посмотрел на руки собутыльника. Бухалыч держал за дужку очки!

– Да ты офонарел, старый! – Паша аж поперхнулся.

– Ничего, ничего, – заботливо похлопывая по спине Пашу, приговаривал Гаврила, – в таких окулярах ты не то, что играть, плавать сможешь!

– Пластмассовые, что ли?

– Бери выше, суперплексиглаз! Гибкий и прочный. Ты можешь бить по мячу лицом, и ничего не лопнет!

– Скажи-ка, Гаврила, а ты случаем не в Германии их приобрёл?

– От тебя ничего не утаишь! И взял я, заметь, на минус три, четыре и шесть!

– Тебе так фашисты сказали?

– Возможные варианты, только и всего.

– Слышь, Бухалыч, а ты не еврей?

– К сожалению, нет.

– Тогда, шпион! – Паша пьяно расхохотался.

Гаврила Михайлович понял, что может попросту отравить непьющего парня. Поэтому он незаметно стал разбавлять рюмку товарища минералкой. Неискушённый в напитках Паша ничего не замечал, а к концу второй бутылки пил почти чистую минералку, морщась не по-детски.

Уложив парня спать, главный менеджер футбольного клуба "Житник" уселся за рабочий стол. Придвинул к себе телефон и принялся улаживать дела.

Волконский похоронил маму в собственном склепе, собственной часовни на собственном участке земли возле собственного дома, больше похожего на маленький дворец. Рядом он положил своего единственного сына. Больше у князя никого не осталось, если не считать жены калеки. Нина Петровна всё ещё не могла говорить и двигаться.

Волконский переправил жену в Германию. Лучшие невропатологи взялись за её реабилитацию. Они мало чего обещали, не смотря на дикие даже для самого дикого Запада гонорары. Волконский обещал дать каждому золота соизмеримо его весу, и это помимо официальных заработков, подлежащих налогу!

Занимаясь обустройством жалких ошмётков своей семьи, Волконский не замечал, как ухудшается собственное здоровье. Ходить становилось труднее из-за болей в промежности. Мужское хозяйство князя распухло так, что ноги сдвинуть невозможно.

Вернувшись в Москву, князь первым делом поехал к знакомому китайцу.

Дочь восточного медика улыбнулась ему, приоткрыв блузку. Волконский подмигнул ей, как товарищу подростку. Секретарша фыркнула, оценив намёк правильно.

– Что случилось, Александр Андреевич?

– Дело табак, Сеня!

Син Лун вздрогнул от неожиданности. Затем он взялся за голову, хихикнул.

– Что с тобой? – спросил Волконский.

– Да я вспомнил, кем вы работаете.