Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гиддингс запнулся, обернулся, и они оба уставились на красное табло, которое загорелось над дверью лифта; оба услышали звук движущейся кабины и одновременно взглянули друг на друга.
— Я ничего не придумал, — сказал Нат.
— Теперь я вам верю.
— Запомните это на будущее.
Всю дорогу — вниз, в вестибюль и наружу — на площадь, где Нат выяснил, что там все еще стоят полицейский-негр и его громадный ирландский коллега, Гиддингс молчал, присматривался и прислушивался.
Нат спросил:
— Пока вы здесь стоите, проходил кто-нибудь в здание, кроме нас?
Барнс, тот чернокожий полицейский, ответил:
— А почему вы спрашиваете, мистер Вильсон?
Шеннон, ирландец, сказал:
— Это большое здание. У него много входов. — Он пожал плечами. — Мало ли, уборщицы или еще кто.
Нат снова спросил:
— Кто-нибудь входил внутрь?
— Один человек, — ответил Барнс. — Электрик. Сказал, что его вызвали из-за какой-то неисправности.
— Кто вызвал? — спросил Гиддингс.
— Это мне тоже пришло в голову, — ответил Барнс и замялся: — Но поздновато. — Он помолчал. — Это очень важно, мистер Вильсон?
— Не знаю.
Он не лгал. Снова вспомнил те наряды на изменения, которые лежали у него в кармане, и понял, что так нервничает из-за них. Но между ними и тем, кто вошел в Башню, не могло быть никакой связи, потому что изменения касались только распределительной сети, а все эти работы были уже закончены или почти закончены.
— Этот человек ездит в лифтах то вверх, то вниз, — сказал он.
Физиономия Шеннона расплылась в безбрежной улыбке.
— Ну и что здесь плохого? Если кому приспичило покататься в лифте, вас от этого не убудет, — сказал он примирительно с сильным ирландским акцентом.
Гиддингс спросил:
— А электрик, что он нес? Было у него что-нибудь?
Барнс ответил:
— Сумку с инструментом.
Шеннон его поправил:
— Откуда, Фрэнк, все было не так. Он нес такую чудную блестящую атомную бомбочку. — Он развел руками, чтобы показать ее размер. — С одной стороны она зеленая, с другой — красная, и искры из нее летели — любо-дорого смотреть.
— Перестань, Майк, — одернул его Барнс. Потом сказал Нату: — У него была обыкновенная сумка с инструментами. А на голове — каска.
— Он уже вышел?
— Если и да, то не здесь, — ответил Барнс и засомневался: — Но ведь все остальные входы закрыты, правда, мистер Вильсон?
— По крайней мере должны быть закрыты, — сказал Гиддингс и посмотрел на Ната: — Нам стоило бы проверить.
Все входы в огромное здание оказались закрыты.
Нат спросил.
— Неужели нигде нет ни одного сторожа? Ни одного охранника?
— В обычный день, — сказал Гиддингс, — тут кишмя кишит от рабочих. Вы это прекрасно знаете. И никто, кому здесь нечего делать…
— Ну не знаю, — ответил Нат. Об этом он уже подумал. — Раньше мне это не приходило в голову, но на такой гигантской стройке, где ошивается столько людей…— Он покачал головой. На несколько секунд замолчал и уставился на арочное перекрытие вестибюля.— Да, об этом я никогда еще не думал, — наконец сказал он и снова посмотрел на Гиддингса. — Понимаете?
Гиддингс медленно покачал головой.
— Я вообще не понимаю, о чем вы.
Нат не торопился с ответом:
— Мы ведь проектируем здание так, чтобы облегчить доступ людей в него.
— Ну и что?
— И Башня, — продолжал Нат, — по сути, беззащитна.
— Перед чем?
Нат развел руками.
— Перед всем. Перед кем угодно.
11.10-11.24
Ездить в бесшумных лифтах было для Джона Коннорса занятием интересным и почти радостным: его всегда привлекали бесшумно работающие механизмы. А если его будут искать, а рано или поздно начнут, тогда вся эта езда с пересадками и отсыланием пустых кабин то вверх, то вниз по множеству шахт, пожалуй, наилучший способ сбить со следа погоню.
Обычно он хорошо ориентировался в Башне — это в обычный рабочий день. Но понятия не имел, как будет выглядеть здание, когда он окажется в нем, живом и дышащем, совсем один.
Когда в нем никого не было, здание стало похожим собор — только еще более впечатляющим. Он попытался подобрать сравнение.
«Представь себе пустой стадион»,— сказал он себе.— Это значит: слышать, как в коридорах раздаются только твои шаги, видеть сквозь бесконечные ряды окон мир под собой и бескрайний горизонт; понимать, что другого случая совершить задуманное не будет, — это словно возносить молитвы Господу, снова и снова, и сохранить в душе тишину и ожидание чего-то великого.
Когда-то где-то он слышал, наверное, на митинге, точно не помнил, но эта фраза запала ему в душу: «Всего несколько решительных людей могут повернуть колесо истории». Это ему понравилось. Звучало очень здорово. Решительные люди… Герои. Это как угнать самолет и выйти сухим из воды. Как захватить заложников в Олимпийской деревне. Несколько решительных людей. Или всего один. Тогда все будут его слушать. Разгуливать по лестницам, таская за собой сумку с инструментом, ездить в лифтах и ждать — это как прогулка в Луна-парке.
Здесь все дело в электричестве. Электричество в наше время — ключ ко всему. Он вспомнил, как несколько лет назад произошла авария в линии высокого напряжения, и как все, абсолютно все, сразу встало, и как некоторые люди даже подумали, что наступил конец света. Не все, разумеется; через девять месяцев, день в день, все родильные дома города были переполнены, значит, некоторые сумели использовать затемнение в своих интересах. Но прежде всего возникла паника, и вот на это и надо рассчитывать.
Коннорс не имел ни электротехнического образования, ни опыта электромонтера, хотя и сумел втереть очки тому черному фараону, но все-таки он когда-то работал в этом здании и знал в общих чертах, как организовано распределение электроэнергии.
На каждом техническом этаже есть так называемый кабельный отсек, и Коннорс при случае улучил несколько Минут, чтобы понаблюдать за работой людей из электротехнической фирмы, когда те снимали с кабелей экраны из проволочной плетенки и пластмассовую изоляцию, чтобы подобраться к тем толстым жилам внутри, по которым течет ток.
Он знал, что с помощью понижающих трансформаторов с каждого технического этажа необходимое количество электроэнергии подается в соответствующую вертикальную секцию здания и что там же проходят на следующие технические этажи кабели высокого напряжения, поступающего с соседней электростанции. Как велико это напряжение, он понятия не имел, но думал, что оно достаточно велико, может быть, даже и пятьсот вольт, иначе зачем бы его понижать?