Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они ей понравятся. Королева обожает подвязки!
Он даже надел одну из них, чтобы померить, и я засмеялась.
Я смотрела вслед Роберту и махала рукой до тех пор, пока корабль не скрылся за поворотом реки, сопровождаемый прочими судами флотилии. Я надеялась, что моему мужу и его людям — пяти тысячам пехотинцев и тысяче всадников — будет сопутствовать удача. А особенно удача нужна была двоим — моему дорогому Робу и Крису, нашему конюшему, который стал другом Роба и отправился в поход вместе с ним.
Оба этих милых моему сердцу мальчишки — а я не могла думать о них иначе, как о мальчишках — выглядели настоящими богатырями, особенно на фоне престарелого Уэффера, который вызвался быть для них слугой и конюхом. Оба были в приподнятом настроении и отправлялись на войну с удовольствием. Они легкомысленно шутили, что живо расправятся с испанцами и вернутся домой через несколько месяцев — еще до того, как их доспехи успеют заржаветь, а грива их коней — отрасти.
Но я не могла разделить их веселье, ибо знала — угроза безопасности Англии слишком велика. Мой отец долгие годы предупреждал, что рано или поздно испанскому вторжению быть, и большинство в совете было с ним согласно. Король Филипп управлял половиной мира. Ему принадлежали огромные территории в Новом Свете, он железной рукой правил в Неаполе, Милане и на Сицилии, большинство нидерландских провинций стонало под властью Испании. После недавнего завоевания Португалии Филипп в одночасье сделался правителем всех ее обширных колоний, а также получил громадный флот с искусными моряками.
Еще я знала, что до последнего момента наша королева всеми силами старалась избежать войны. Но теперь она передумала. Она решила бросить вызов Филиппу там, где власть его была слабее всего — во Фландрии, жители которой восставали против гнета испанцев при любом удобном случае. Если английские войска смогут на суше поддержать нидерландских повстанцев, то испанскую угрозу от Англии на время удастся отвести.
В течение целого месяца я с нетерпением ждала писем от Роберта, а когда пришло первое из них, прочла его единым духом. Мой муж подробно (и откуда у него взялось время?) расписал радостный прием, который оказывали английским войскам голландские протестанты. В каждом городе, в каждой деревне его приветствовали как самого Спасителя радостными криками и шумными торжествами.
— Спаси нас, добрый лорд Лестер! — выкрикивали простые люди на улицах, и он, растроганный, плакал при этих словах.
Мне думалось, что слезы эти скорее от усталости, а не от прилива чувств. Наверняка мой Роберт слишком много брал на себя, выжимал все силы из своего стареющего тела. Но по-другому он просто не мог.
Затем тон письма сменился с ликующего на мрачный. Роберт писал об ужасном состоянии Испанских Нидерландов, которые некогда были весьма богатыми и преуспевающими провинциями, где поля зеленели круглый год, а гавани были полны судов. Теперь же вместо возделанных полей — пустыри, заросшие сорняками, гавани занесло песком и илом, корабли брошены и гниют у причалов.
«Боюсь, что не смогу спасти добрых нидерландских протестантов, — писал он. — Я пощусь и молюсь вместе с ними, пою с ними псалмы, чтобы показать, что я действительно на их стороне. Но среди них нет единства, они постоянно ссорятся друг с другом. А наша армия остро нуждается в боеприпасах, в продовольствии, во всем…»
Еще он писал, что мой юный Роб прекрасно проявил себя в деле и теперь ему доверили командовать одним из подразделений, что Крис — сильный и смелый воин (но и любитель побузить) и что старый Уэффер необычайно крепок и бодр для своего возраста — он единственный из всех не заболел и никогда не жалуется.
Когда я прочитала письмо Роберта, мне страстно захотелось присоединиться к нему там, во Фландрии, разделить его тяготы и лишения. Но я, конечно же, не решилась на такое. Даже если бы я смогла тайно переправиться на континент, взяв с собой лишь мистрис Клинкерт, мое присутствие подле Роберта сразу стало бы известно шпионам королевы, и у Роберта были бы неприятности. Поэтому я осталась в Уонстеде в ожидании новых вестей от супруга.
Пока я так ждала, в семье моей произошли важные события. Моя прекрасная Пенелопа вышла замуж за наглого, самодовольного лорда Рича — высокого, дородного господина с большими аппетитами, затмившего всех других поклонников, чьи громогласные приказания слугам были слышны в каждом углу нашего особняка на тридцать пять комнат. Он был богат, как и следовало из его имени[169], но беден в том, что касалось доброты и душевной щедрости. Роберт его не слишком жаловал, но считал, что для своевольной Пенелопы он — то, что надо, ибо, во-первых, даст ей титул, а во-вторых, сможет держать в узде. Пенелопа не сразу, но все же согласилась выйти за него, и свадьба состоялась. Еще двух лет не прошло, а у них уже родилось двое сыновей, Пенелопа вновь была беременна — и раскаивалась в выборе мужа.
Тем временем в семье должна была состояться еще одна свадьба — в этот раз неожиданная. Моя милая, тихая и нежная Дороти удивила нас всех, ибо твердо вознамерилась выйти замуж за своего давнего поклонника Неда Маджа, моряка без земель, титулов и перспектив получения даже скромного состояния.
Мы знали, что они любят друг друга, но Роберт заявил, что Нед моей дочери — не пара, и запретил им видеться. Дороти больше не упоминала его имени, и мы решили, что их роман закончился. Однако Нед не уехал из графства, а обосновался в соседней деревне, и Дороти продолжала тайно встречаться с ним. Затем в самом разгаре приготовлений к пышной свадьбе Пенелопы Дороти исчезла из дому. Вместе с Недом она отправилась в деревенскую церковь, где их обвенчал местный священник, не убоявшийся гнева Роберта.
Смелый и дерзкий поступок Дороти стал для меня полной неожиданностью. Страстная своенравная Пенелопа всегда была возмутительницей спокойствия в семье, но в итоге пошла за лорда Рича в полном соответствии с традицией, а Дороти отмела прочь все правила и установления, выйдя замуж по любви. Ее храбрость уязвила меня — ведь я в свое время вышла замуж за Уолтера Деверё вопреки своему чувству, подчиняясь воле семьи. И лишь много позже я нашла в себе силы и смелость назвать своим мужем того, к кому стремилось мое сердце, да и то лишь потому, что моим избранником стал сам Роберт Дадли со всем его влиянием, властью, отвагой.
Нед Мадж уж точно не был Робертом Дадли, но я знала, что он всегда будет рядом с моей дочерью, будет неустанно заботиться о ней, как бы скромно они не жили, будет ей беззаветно предан. Правильно ли будет сказать, что Дороти сделала тогда лучший выбор? Пожалуй, да, но в тот момент вся семья ополчилась против нее, а меня обвинили в том, что я не препятствовала неравному браку.
Я же, со своей стороны, конечно, была удивлена тем, что произошло, и даже находилась в некотором смятении, но ни в коем случае не гневалась на молодых. Не мне, последовавшей когда-то зову сердца, было их судить. Я лишь молилась о том, чтобы Дороти со временем не пожалела, что стала простой мистрис Мадж, тогда как ее блестящая красавица сестра сделалась леди Рич и живет в богатом поместье. Но Дороти была чужда зависть, а когда они с Недом, придя ко мне, признались в содеянном и попросили моего благословения, и она протянула мне руку со скромным золотым колечком, я поняла: Дороти гордится своим мужем, любит его, и это чувство взаимно.