турецко-монгольского полководца, пленившего османского султана Баязида I в Ангорской битве в 1402 г., послужил Тадж-Махал), оба эти народа служили Аллаху.

Кстати, на полуострове почитали османских искателей приключений еще до появления Великих Моголов. Династии турок, известные тем, что в бою пользовались ружьями и мушкетами, завоевывали индийские города: один такой турок, Раджаб-хан, якобы построил в Сурате замок в турецком стиле.

Некоторые утверждают, что ученик Синана, Мимар Юсуф, принимал участие в конструировании ряда грандиозных могольских сооружений в Агре и Дели. При дворе обеих держав пели одни и те же избранные песни, сочинения таких мэтров, как персидский поэт Хафиз Ширази, а также поэт и музыкант Алишер Навои, писавший стихи на ныне мертвом языке Центральной Азии – чагатайском{745}. Путешественники той эпохи писали, что их поражало сходство стихов и мелодий – в залах Топкапы эхом отражались звуки покоев могольского Афганистана.

Учитывая, насколько терпимо относились друг к другу две державы, эта эпоха могла бы стать эпохой сотрудничества, эпохой смещения осей власти, когда Ближний Восток и Восточное Средиземноморье могли объединиться с Индийским полуостровом. Между тем в это время, с приближением тысячного года по исламскому календарю, могущественным исламским правителям пришлось бороться за место под солнцем и идти каждому своим путем. Великие Моголы и османские султаны кружили друг вокруг друга, словно холеные, породистые коты.

Акбар жаждал отобрать у султана контроль над Меккой. Эти братья по вере, чьи годы правления совпали (1556–1566 гг.), не стали братьями по оружию. Османы вышли из бодряще соленых вод Босфора навстречу Аллаху в Мекке, а караваны Акбара шли по пустыне, распугивая обезьян, как люди Сулеймана, разгоняющие скворцов. Отряд Акбара оставался в Мекке четыре года: с 1576 по 1580 г. По рассказам, караван Моголов вез 600 000 золотых и серебряных рупий и 12 000 восточных халатов, а на порядочном расстоянии за ним следовали бедняки-мусульмане, чье долгое паломничество оплачивал император.

Могольская знать бывала в Стамбуле. Один из принцев обзавелся резиденцией в Ускюдаре, но подмочил свою репутацию, похваставшись родством с легендарным врагом османов – Тамерланом. Дипломатические же каналы по-прежнему оставались открытыми: в Дели к Моголам отправлялись османские посланники. Известны случаи, когда совершался обмен абсолютно изумительными, обрывающими всяческие разговоры подарками. Из Индии в Стамбул привезли мебель, созданную по мотивам фигурного Павлиньего трона, а из Стамбула в дар Надир-Шаху (афганско-иранскому повстанцу, на короткое время вторгшемуся в Индию) – изготовленный на заказ кинжал, украшенный изумрудами и рубинами{746}.

Для такой публичной демонстрации дружбы были политические причины. И в Дели, и в Стамбуле знали об устремлениях третьей «пороховой империи», шиитов Сефевидов, во власти которых оказалась большая часть современного Ирана и Кавказа и которые (при содействии османских военных специалистов) вооружились 500 пушками и 12 000 мушкетов после сокрушительного поражения, какое они потерпели от османских войск в начале XVI в. В Стамбуле 150 лет зорко следили за притязаниями Сефевидов и их подданными.

Обе державы не раз теряли и вновь захватывали Багдад – в конце концов, границу установили лишь в 1639 г., и она отчасти проходит там же и до сих пор: на северо-западе Ирана и юго-востоке Турции. Стамбул, столицы Сефевидов (Тебриз и Исфахан), а также бастионы Моголов (Агра, Дели и Лахор) только выигрывали от усиливающегося соперничества между городами. Великим Моголам и Сефевидам удалось добиться видимой роскоши. Что бы сегодня подумал Акбар Великий, увидев разбросанный вокруг великолепной крепости Агры мусор, ветхость и запустение в некоторых из своих дворцов? Что сказали бы правители из династии Сефевидов о снесенных колоннадах, где некогда миниатюристы выставляли свои работы? А вот за садами Топкапы каждый день тщательно ухаживают!

В XVI–XVII вв. Индия обладала экономическим преимуществом, но великим халифом, тем не менее, считался османский султан. В письме императора Хумаюна, адресованном в стамбульскую «Высокую Порту», говорилось: «Прими в дар искренние пожелания, Величественнейший из Величественных, само величие всего Халифата, столп, подпирающий свод благородства и благодати, ты, объединивший все основы ислама. Имя твое вырезано на печати величия. Под твоей властью Халифат достиг совершенства…»{747}

Как Константинополь целых 500 лет был центром притяжения для христиан, так и Костантинийя стала отныне тем же для мусульман-суннитов.

Свое завидное религиозное положение османы скрепили цементным раствором из зрелищности, дипломатии и огневой мощи. Важную роль в их деятельности играли драгоманы.

Это слово происходит из древнего хеттского языка. Переводчик, посредник, посол – все в одном. Драгоман – это полностью творение Востока. Однако в Стамбуле вовсю процветал devşirme – «набор» юношей из вассальных государств на солдатскую или административную службу. Так что большинство драгоманов на самом деле были христианскими мальчишками с Запада. Родом они были из разных мест: из Бирмингема, Венеции, с Балкан, а также из Египта или Иерусалима. Драгоманы – отчасти государственные служащие, отчасти самостоятельные единицы – зачастую пеклись только о своих интересах, продвигали сами себя и служили собственной стране, однако они представляли собой многонациональную и влиятельную, разнородную группу с центром в Стамбуле.

Новообращенный Али Уфки (на самом деле славянин из Польши), попавший в Стамбул во второй половине XVII в., познакомил двор султана с суфийскими напевами из «Женевской книги гимнов». А один из последних драгоманов города, Йоханнес Колмодин, живший в Стамбуле с 1917 по 1931 г., был родом из Уппсалы, этого шведского городка, где так бережно сохранили самый древний экземпляр готской Библии.

Одним из наиважнейших качеств драгомана было знание языков. Большинство драгоманов знали несколько языков: владели турецким, персидским, немецким, армянским, голландским, итальянским, английским. Сегодня такому списку позавидовал бы любой кадровик министерства иностранных дел. Их знания были сходны с теми, какими обладали торговцы и поселенцы начала бронзового века, у которых когда-то на слуху было не менее восьми языков, раздававшихся в береговых гаванях Босфора и Дарданелл. Венецианцы основали в Стамбуле учреждение, bailo, где будущих драгоманов учили до достижения ими 15 лет. Его слушателей называли giovani di lingua, юными языковедами{748}. Один такой юноша, Джованни Пирон, наверно был не слишком способен к языкам и в 75 лет все еще числился в списках bailo учеником. Кроме него были и другие такие же ученики.

Эти драгоманы-ученики жили только в мужском обществе. Вообще профессия драгомана предполагала высочайшую конкуренцию. Союзы легко создавались и распадались, за услуги нужно было платить тем же, информация передавалась. Да, в большинстве случаев драгоманы сначала были невольниками. Например, Джакомо Норес был взят