— А я все ловил себя на мысли, что чем-то вы схожи. И я не мог взять в толк, где он берет чай, если никто в округе его не выращивает, теперь понятно, и где берет, и кто привил ему привычку чаевничать, — проговорил Лайам.

— Только не говори, что он уже тебе служит, как и все они! — расхохотался Барнс.

— Сейчас не знаю, какой статус у наших отношений. Но до поездки в Бандар мы работали вместе. Он умный человек, сразу понял, что с чужеземцами, имеющими необычное оружие и технику, стоит дружить. А ты вот что-то все упираешься.

— Я пью с тобой чай!

— Но мечтаешь меня продать подороже, только не знаешь кому.

— Это Селин мечтает тебя продать подороже, да все видать решить не может, наигралась она с тобой или еще нет. Договаривайся как-нибудь с ней!

— Барнс, мы оба знаем, что ты никому не собираешься нас продавать. К чему это притворство? Ты уже понял, что мы полезные ребята, умные, что нас и наши связи вполне можно как-нибудь использовать, но ты пока не понял как. И ты допускаешь мысль, что я действительно командую теми, что напали на Бандар.

— Возможно, невероятный чернокожий воитель и девушка-убийца, твои друзья. Тем меньше мне повода сообщать им, что ты в плену у моей дочки. Пока я буду объяснять, как так вышло, меня кто-нибудь пришьет, зачем мне эти проблемы?

— И в чем тогда план? Упоить меня чаем, чтобы я всецело оценил гостеприимство скальных разбойников?

— Я тебе говорю прямо, раз ты намеков не понимаешь. Бери своих людей и бегите как-нибудь ночью. С Селин я что-нибудь придумаю.

— Как это мило с твоей стороны. Значит, я свободен?

— Я этого не говорил.

— Ну и странные вы люди.

Они молча отпили по глотку чая. Потом Лайам сказал:

— Я изучал ваши карты, расспрашивал о политической обстановке. Сурдек крупный центр, который мог бы объединить вокруг себя все эти земли, что с ними не так? Почему они этого еще не сделали?

— Религиозная фанатичность. Они занимаются там, дохлые землекопы знают, чем. Придумали себе бога, поклоняются ему, это целая секта с жесткими законами. Ни до чего другого им нет дела.

— Некому их разогнать? — поморщился Лайам.

— Из каких ты мест? Как ты себе это представляешь? Разогнать один из великих древних городов со стенами, остатками технологий, и мощной религиозной сектой во главе? Кто их будет разгонять, скажи на милость?

— Например, ты.

Барнс рассмеялся, вскинув черную бороду.

— Кем? Своими сорока ребятами и неуемно боевой дочуркой? Нам Бандар-то был не по-зубам.

— Я долго размышлял об этой вашей пустыне, давнишней климатической катастрофе, людях, что здесь живут, квази-государствах и возникших порядках. И мне все стало понятно. Надо объединить вас всех вокруг какого-то мощного цивилизационного центра. И не будет разбойничьих банд и всего прочего.

— Кто будет объединять, ты?

— А ты не хотел бы стать королем, Барнс?

Бородач расхохотался.

— Из тебя бы вышел хороший король, — убежденно проговорил Лайам. — Нужно найти тебе королевство.

Коренастый здоровяк расхохотался вновь с новой силой, и даже хлопнул себя по колену.

— Вот за что ты мне и нравишься, парень. Так здорово с тобой поболтать и помечтать о всяких несбыточных вещах! Мы похожи, Лайам! Ты такой же чокнутый мечтатель, как и я!

— Ошибаешься, Барнс. Я тот, чьи мечты исполняются. Я тот, кто меняет миры.

— Ты ведь хочешь сбежать от меня, я знаю.

— Зачем? Ты милая девчонка, я даже привил тебе некоторые правила гигиены, — проговорил Лайам и плеснул на нее водой.

Они сидели на берегу бирюзового подземного озера, очень красивого в полумраке, освещенного жировыми фонарями.

— Давай я еще раз потру тебе спинку, мне нравится это делать, — прошептал он, целуя ее в голое плечо и беря в руку мочалку.

— Да ну тебя, сколько можно? Я уже чистая!

— Не понимаю, почему имея доступ к прекрасной чистой воде, вы так редко мылись, пока мы вас не научили?

— Мы войны, выживающие в пустыне!

— Войнам тоже надо соблюдать гигиену, моя замарашка.

Она ругнулась, но позволила намылить спину.

— Крокодилы, знаешь ли, имеют привычку вылезать на берег. То, что мы тут сидим, уже не безопасно. Один может вылезти, сцапать и утащить на дно. Такие случаи были. Поэтому, никому в лагере не приходило в голову поплескаться в озере, пока вы с этой девицей не начали канючить о пользе воды.

— Я распорядился поставить заграждение, они не могут заплыть в эту бухточку.

— Ты распорядился?

— Прости-прости, разумеется, сначала я убедил твоего отца в пользе такой заводи и регулярных купаний, и когда он дал добро, я раздал нужные указания.

— Ты что, везде, где появляешься, пытаешься командовать, Лайам?

— Похоже, что так.

Вода плескалась в тишине.

— Я могу убить тебя, если ты сбежишь от меня. Ты же знаешь, — проговорила Селин, пока он водил мочалкой по ее загорелой спине.

— Чтобы уточнить. Тебя больше огорчит, если я сбегу именно от тебя, или даже если я просто убегу? Я не могу вечно прозябать тут с вами, в этих пещерах с крокодилами, мне надо вершить судьбы мира.

— Ой да сдались тебе эти судьбы? Наш мир как-нибудь без тебя справиться, справлялся до сих пор.

— О, и я вижу, куда это привело. Все пошло в разнос, малышка. Я родился, чтобы это исправить.

— Ты действительно хочешь вернуть человечество на поверхность планеты?

— Да, если поверхность еще есть.

Она взглянула на него насторожено и изучающе своими озорными узкими зелеными глазами.

— А ее может не быть?

— Может. Все может быть в этом странном мире, малышка.

— Я тебе не малышка, говнюк! Я дочь разбойника!

— Возможно, эту оплошность мне удастся поправить.

— Что? — вскочила она, вырвавшись из его объятий. — Что ты имеешь в виду, Лайам Ли Кадами?

— Твой отец не разбойник и не должен им быть. А люди, прозябающие здесь, могут приносить пользу. Они талантливы, умелы и полны правильных устремлений.

— Тебя послушать, так я не полна ничем, кроме хулигантских наклонностей.

— С тобой придется поработать, радость моя. Жизнь в песчаных норах на тебе сказалась не лучшим образом. Но все поправимо.

— Ты хоть понимаешь, что, когда я разговариваю с тобой, я каждую минуту борюсь с желанием всадить тебе нож в сердце!