— Ты на меня не обиделась?

— Нет. На что мне обижаться?

Но лицо у Перихан было такое, будто она вот-вот заплачет.

— В чем дело, о чем ты думаешь? Скажи, пожалуйста! Ты меня любишь?

— Да, очень люблю.

Рефик поцеловал жену, даже не поглядев предварительно по сторонам, потом поцеловал и дочку.

— Ты как думаешь добираться до родителей? Мелек не замерзнет?

— Нет. Пусть подышит немного свежим воздухом, а то сидит целыми днями в четырех стенах. Тут идти-то всего ничего. Пройдемся пешком.

Чтобы Мелек не заразилась гриппом от Ниган-ханым, ее уже десять дней не выпускали из спальни. Вспомнив об этом, Рефик почувствовал себя виноватым: «В самом деле, набились все в один дом, нехорошо это!» Ему снова захотелось что-нибудь сказать. Перихан уже сделала шаг за дверь, когда он придержал ее за руку и обнял дочку Глядя в ее живые глазенки и избегая смотреть на жену, сбивчиво заговорил:

— Все это, все мои бестактности, сомнения и растерянность, которые тебя так расстраивают, мое скверное, дурное состояние оттого лишь, что я хочу… Я хочу, чтобы эта девочка, наша дочь, когда вырастет, если, конечно, она будет умной девушкой, неравнодушной и образованной, культурной… Чтобы она не осуждала нас. Чтобы, думая о своем отце, о том, что он сделал в жизни, не осуждала его, чтобы не считала нас дурными людьми…

Он наконец смог взглянуть на Перихан. Та, заметив это, повернулась к девочке:

— Безусловно, когда эта юная особа станет госпожой Мелек-ханым, она будет умной и культурной девушкой! — Рассмеялась и поцеловала дочку.

— Ну, госпожой ей быть необязательно… — пробормотал Рефик.

— Почему это? — Перихан сделала вид, что обиделась за Мелек, потом снова рассмеялась. — Насчет ума и культуры не знаю, но высоченной она вымахает точно!

Сказав это, Перихан быстро повернулась, сбежала по ступенькам и пошла к садовой калитке.

Рефик смотрел им вслед, пока они не скрылись из вида. Потом собрался пойти в кабинет, но, проходя мимо гостиной, увидел, что там сидят мама и Осман, и решил присоединиться к ним.

Осман о чем-то рассказывал Ниган-ханым, а та, делая вид, что не очень-то его слушает, глядела в окно. Жар у нее еще не прошел. Увидев Рефика, она обрадовалась.

— Перихан уже ушла?

— Да, ушла.

— Жаль. Я бы передала ее родителям свое почтение. Что же она сюда не заглянула? Осман, а Нермин куда отправилась?

— К подруге.

— К какой?

— Не знаю, мама, не знаю. Ты не могла бы все-таки что-нибудь мне ответить?

Ниган-ханым только поморщилась, словно желая показать, что сказать ей нечего, и обратилась к Рефику:

— Садись, что же ты стоишь?

Осман тоже посмотрел на Рефика, видимо, ожидая от него поддержки:

— Я говорил о новостройках… Ты знаешь, что пустырь сбоку от нас обмеряют? Йылмаз спрашивал, я тоже наводил справки: будут строить многоквартирный дом. А напротив Таджеттин-бей затеял строительство. Если не в этом году, то в следующем мы…

— Ни в этом, ни в следующем — вообще никогда! — перебила сына Ниган-ханым. Ваш отец завещал хранить этот дом, и он не будет снесен!

— Что за глупость! — сказал Осман. — К тому же отец никогда нам такого не говорил.

— А мне говорил! Я тебе сколько раз об этом рассказывала, и о том, что я по этому поводу думаю, тоже. Мы должны жить в одном доме, чтобы каждый знал, как живут другие. Моя семья всегда жила в большом доме… А не в составленных друг на друга коробках! Все должны проявлять друг к другу интерес, любить друг друга, не скрывать свою жизнь от родных. Вот как должно быть!

Осман кивнул в сторону Йылмаза, который незадолго до того вошел в гостиную с ведром и щипцами и стал перемешивать уголь в печке:

— Этот дом невозможно протопить… Вы мама, и грипп-то из-за этого подхватили.

— Я замерзла по собственной беспечности! — отрезала Ниган-ханым. — Очень тебя прошу, сынок, больше на эту тему со мной не говори.

Наступило молчание. Некоторое время никто не мог найти, что сказать, однако просто так сидеть тоже не хотелось, поэтому все стали внимательно смотреть на перемешивающего уголь Йылмаза — так внимательно, что тот, похоже, это почувствовал, смутился, и его движения, так похожие на движения его отца, стали неловкими и неуклюжими.

Рефик смотрел на Йылмаза и думал: «Как он похож на Нури… Его отец умер, он тоже умрет… Что мы думаем о его отце? Ничего. А если бы и думали — какая разница? Все мы умрем. Я тоже умру, и что обо мне будут думать, я…» Вдруг он заметил, что Осман что-то ему говорит.

— В который раз спрашиваю… Ты решил что-нибудь?

— Ты о чем?

— Я же сказал: о членских взносах! — Осман встал с кресла, посмотрел на мать, потом на брата: — Ну все, я поехал в клуб, а то с вами совсем терпение потеряешь!

— Милый, что с тобой сегодня? — спросила Ниган-ханым.

Ничего не ответив, Осман с гордым и гневным видом вышел из гостиной. Рефик тоже поднялся с места.

— Я, выходит, сегодня никому не интересна, — сказала Ниган-ханым. — Ах, Джевдет-бей, с тех пор как ты умер, все пошло не так…

Поднимаясь по лестнице, Рефик думал: «Да, все мы умрем. Все умрем, но сейчас мне нельзя думать о таких вещах. Я должен читать книги, которые отобрал для прочтения, думать о том, о чем напомнила мне сегодня Перихан, и разрабатывать программу, как обещал и ей, и себе самому. И тогда я покончу с ленью и сомнениями и заживу правильной, честной жизнью. Дочери не в чем будет меня упрекнуть… Вспоминая о рабочих, виденных мной в Кемахе, и о крестьянской нищете, я не буду больше испытывать стыд за свою жизнь. Когда я буду жить в соответствии с программой, мне нечего будет стыдиться. Именно такая жизнь — правильная, в этом я нисколько не сомневаюсь. Чтение поможет мне понять, как вести такую жизнь. Сейчас я возьму одну из книг, которые должны мне помочь, и продолжу ее читать с того места, на котором остановился». Он вошел в кабинет, сел за стол и устремил взгляд на оставленную открытой книгу. «Из того, что я прочитал на данный момент, вытекает следующий вывод: античная Греция была самой счастливой эпохой человечества, и ее нужно возродить. Так, по крайней мере, считает автор. А я? По-моему, в античной Греции было много хорошего — такого, чего у нас нет. Думаю, не ошибусь, если скажу, что мы страдаем из-за отсутствия этого хорошего. Разум, гармония и прочее… Я напишу об этом герру Рудольфу. Пошлю ему экземпляр своей книги. Что он скажет, прочитав ее? Назовет ли меня мечтателем? Да, нам нужен свет разума. Можно сказать, что в эпоху античной Греции этот свет сиял ярко… Чтобы добиться этого в Турции, нужны проекты не столько экономические, вроде того, что составил я, сколько имеющие отношение к культуре… Это важнее, чем то, что я предложил в своей книге. Но сейчас я должен думать не об этом, а о программе! Мне нужно читать!»