Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Богословски неподкованные нацисты представления не имели, что их узник давно уже разработал целую богословскую концепцию, позволявшую ему без зазрения совести лгать им. Он оказался для них чересчур крепким орешком. Не «светский» пастор, не «скомпрометированный», но человек, чья преданность Богу позволяла и даже требовала обманывать сплотившиеся против Него злые силы. Вводя их в заблуждение, Дитрих Бонхёффер служил Богу.
За несколько месяцев до ареста Бонхёффер написал эссе, озаглавленное «Спустя десять лет: подведение итогов в новый 1943 год». В Рождество 1942 года он роздал копии этого «отчета» Бетге, Донаньи и Хансу Остеру, а четвертый экземпляр спрятал в потолке своего чердачного помещения. Этим текстом подводились итоги испытаний, через которые они прошли за десять лет правления Гитлера, рассматривался приобретенный за это время опыт. Эссе помогает нам лучше понять тот образ мыслей, который подтолкнул Бонхёффера и его друзей пойти на крайние меры для свержения нацистского режима. Это эссе подтверждает также существенную роль, которую Бонхёффер играл в заговоре: Дитрих служил богословским и моральным компасом для других участников, он напоминал им, почему они делают то, за что взялись, почему это правильно и необходимо, как это соответствует Божьей воле.
Он начал эту работу с основополагающих вопросов.
...
Знает ли история людей, которые в настоящем имели столь мало почвы под ногами, которым все имеющиеся в настоящем возможности и альтернативные варианты казались в равной мере невыносимыми, бессмысленными и враждебными жизни, людей, которым приходилось искать источник сил за пределами альтернативы, в прошлом или в будущем, и которые при этом не превратились в мечтателей и со спокойным доверием ждали успеха своего дела – как мы?..
Великий маскарад зла привел в хаос все наши этические представления. Людям, выросшим в нашем круге традиционных этических понятий, трудно было представить себе, чтобы зло могло явиться в облике света, благодеяния, исторической необходимости или социальной справедливости, но для христианина, чья жизнь основана на Библии, это лишь подтверждение фундаментальной испорченности зла582.
После такого вступления Бонхёффер отказывается от общепринятых ответов на вопрос, против чего же выступает Сопротивление, и показывает, почему все эти варианты ответа непригодны:
...
Кто же устоит? Лишь тот, для кого окончательной мерой служит не разум, не принцип, не совесть, не свобода и не собственная добродетель, но тот, кто готов пожертвовать всем этим, когда вера и безоговорочное послушание Богу призывают его к послушному и ответственному действию, тот ответственный человек, чья жизнь станет не чем иным, как ответом на вопрос и призыв Бога583.
В таком ключе Бонхёффер понимал свою работу. Он дал новое богословское определение христианской жизни – активного делания. Недостаточно избегать греха, толковать, проповедовать богословские понятия, недостаточно верить в определенные принципы или правила. Нужно всю жизнь подчинить Божьему призыву и ответить на него – действием. Бог требует от нас не только ума, но и тела. Это подразумевается сотворенной Богом природой человека – так мы исполняем свое предназначение жить как человеческие существа в послушании своему Создателю. Не осторожная, с оглядкой и компромиссами жизнь, но жизнь свободная, радостная, на полную катушку – вот что такое послушание Богу. Трудно сказать, понимали ли Донаньи и Остер все эти соображения так глубоко, как Бетге, но и эти двое были достаточно образованными и думающими людьми, чтобы нуждаться в совете и одобрении Бонхёффера.
Они обсуждали, каким образом немецкая склонность к самоотверженному послушанию властям была извращена нацистами и использована ими в дурных целях, и пришли к выводу, что противостоять такой изощренности зла может лишь глубокое осознание Бога, каким Он предстает в Библии, и послушание Ему.
...
Все зависит от Бога, который требует от нас ответственного действия и отваги в вере и сулит прощение и утешение тому, кого этот подвиг превращает в грешника584.
В том-то и парадокс: следует больше печься о том, чтобы угодить Богу, чем об избегании греха. Нужно целиком предаться делу Бога, даже если это повлечет за собой моральные проблемы. Послушание Богу устремлено вперед, оно ревностно и свободно, а пассивный морализм или пиетизм не даруют такой свободы.
...
Если мы хотим быть христианами, нужно причаститься великодушию Христа, действуя свободно и ответственно, когда грянет час беды, выражая подлинное сочувствие, которое происходит не из страха, но из освобождающей и искупляющей любви Христа ко всем, кто страдает. Ждать и наблюдать – не христианское поведение. Христианин призван сочувствовать и действовать, в первую очередь не ради собственных страданий, но ради страданий своих братьев, за которых пострадал Христос585.
Затронул Бонхёффер и тему смерти:
...
Мы удивляем самих себя спокойствием, с каким воспринимаем весть о смерти своих современников. Мы разучились ненавидеть смерть, мы стали различать в ней что-то благое и почти примирились с ней. В сущности, мы сознаем, что уже преданы ей, и что каждый день жизни – чудо. Неверно было бы утверждать, будто мы рады умереть (хотя всем нам знакома усталость, которой ни в коем случае нельзя поддаваться) – для этого мы слишком любознательны или, если говорить серьезно, мы все-таки хотели бы еще постичь смысл своей разбитой жизни… Мы все еще любим жизнь, но едва ли смерть захватит нас теперь врасплох. С начала войны мы осмеливаемся высказывать пожелание, чтобы смерть пришла к нам не случайно и не по какой-то несущественной причине, но постигла бы нас в полноте жизни, когда мы рискнем всем ради всего. Мы сами, а не внешние обстоятельства, сделаем нашу смерть тем, чем она может стать – смертью, принятой в добровольном согласии586.
Возглавлявший абвер адмирал Канарис делал все, что было в его силах, чтобы обеспечить прикрытие Донаньи и Бонхёфферу. Он лишился такой возможности к февралю 1944 года, когда Гиммлер и гестапо взяли-таки над ним верх и вынудили уйти. Но в первые десять месяцев заключенные в Тегеле Донаньи и Бонхёффер были уверены в его покровительстве.
Бонхёффер располагал и еще одним весьма серьезным преимуществом: его дядя Пауль фон Хазе занимал должность военного коменданта Берлина, то есть стоял намного выше начальника тюрьмы. Стоило стражникам прослышать об этом, и все переменилось. Могли ли они себе такое представить! Племянник фон Хазе у них под началом! Все равно что заполучить в гости знаменитость. Да и личное обаяние Дитриха Бонхёффера играло немалую роль. Он был пастором и явно был против режима, а многие надзиратели тоже недолюбливали наци, пусть и в глубине души. Чем ближе они узнавали своего узника, тем более восхищались его добротой и щедростью, даже по отношению к тем, кого прочие презирали или задирали. Он был, без сомнения, хорошим человеком, живым упреком тем силам, которые угнетали всех, в том числе и этих надзирателей, и которым они не могли противиться.
