Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В начале июня Рёдер разрешил наконец Дитриху написать невесте. Получив от него первую весточку, она 9 июня 1943 года откликнулась.
...
Дорогой Дитрих, ты написал мне такое прекрасное письмо… Одна мысль, что через десять дней я получу еще одно такое же, наполняет меня радостью, но я так счастлива, перечитывая его, что порой мне кажется: однажды я очнусь от сна и пойму, что ничего этого на самом деле нет, и посмеюсь над самой собой за то, что мне пригрезилось подобное счастье. Как видишь, мое счастье все еще заметно превосходит мою печаль – верь мне в этом. Скоро мы увидимся вновь, в этом я совершенно уверена и твержу об этом и тебе, и себе, днем и ночью…
Хочешь послушать насчет свадьбы? Я уже строю планы. Как только тебя выпустят, мы первым делом официально объявим о помолвке. Из моих родственников еще мало кто знает… от мероприятия по этому поводу не увернешься, но сразу вслед за этим мы поженимся. Хорошо бы летом, когда в Пэтциге так красиво. Мне всегда особенно хотелось показать тебе Пэтциг в августе. Все, что ты видел до сих пор, не считается. Я встречу тебя с поезда, будем гулять вместе, я покажу тебе все мои любимые местечки, пейзаж, деревья и животных, и ты тоже их полюбишь. А потом мы обзаведемся нашим собственным домом в имении. Подумай, как мы будем счастливы, и наверное, ты скажешь себе, что все это случилось с нами лишь затем, чтобы мы осознали, сколь прекрасна будет наша жизнь и как велика должна быть наша благодарность… Псалмы и тексты для бракосочетания начинай подбирать прямо сейчас. Я бы хотела услышать «Sollt ich meinem Gott nicht singen» [62] и Псалом 103… включи их, пожалуйста, в программу. Во всем остальном я готова выслушивать предложения и идти на уступки. Ты ведь хорошо знаешь церковь в Пэтциге…
И медовый месяц! Где мы его проведем? И что потом? Главное, что мы будем счастливы, мы оба! Все остальное не так уж важно, правда?
Я попросила перевести меня в Берлин, в госпиталь Аугуста, и теперь жду ответа. Надеюсь, в ближайшие дни придет согласие. Будет настолько лучше оказаться поблизости от тебя, я смогу чаще навещать твоих родителей. Думай о том, как будет прекрасно, когда ты выйдешь из тюрьмы.
Если б я могла взять на себя хоть частицу твоего бремени, дорогой Дитрих! Чего бы я только не отдала за такую возможность! Я делю с тобой каждый миг, но я так ужасно далеко и мне так мучительно хочется быть с тобой вместе по-настоящему. Ты ведь знаешь, ты знаешь, что я всегда твоя.
Мария591.
24 июня Мария получала разрешение посетить жениха. Бонхёффера не предупредили о ее приходе. Всего таких визитов будет семнадцать, шестнадцать из них за год с 24 июня 1943 по 27 июня 1944 года [63] . Последний визит пришелся на 23 августа 1944 года, уже после покушения Штауффенберга. В тот июньский день 1943 года, когда Мария впервые пришла в тюрьму к жениху, оба они полны были надежд на скорый суд и освобождение и в этот визит и в последующие только и обсуждали, что свою свадьбу. Чувствовали они себя при этом чуточку неловко, поскольку никогда не оставались одни – в качестве дуэньи выступал Рёдер. В первый раз следователь застал Бонхёффера врасплох, неожиданно явившись к нему в камеру вместе с Марией. Дитрих даже растерялся. Как она оказалась тут? Конечно, со стороны гестаповца то была коварная уловка. «Я понимала, что дознаватель Рёдер использует меня как свое орудие, – годы спустя писала Мария. – Он ввел меня в приемную безо всякого предупреждения, и я видела, как был потрясен Дитрих. Сначала он не смог даже заговорить, но потом повел словно бы обычную беседу, и его эмоции выражались лишь в том, с какой силой он сжимал мою руку»592.
Когда время истекло, Рёдер вывел Марию через одну дверь, а Дитриха тем временем уводили через другую дверь в его камеру. Они не виделись с ноября, и теперь драгоценные мгновения быстро истекли – и вот уже визит закончен. Но в тот самый момент, когда Мария должна была шагнуть через порог, она проявила присущую ей независимость и даже строптивость: оглянувшись и увидев, что ее жениха выводят через другую дверь, она решительно, вопреки громким протестам Рёдера, бросилась к нему через всю комнату и обняла на прощание.
Вернувшись в камеру, Бонхёффер закончил начатое перед этой встречей письмо к родителям.
...
Только что я виделся с Марией – неописуемое удивление и радость! Меня предупредили в последний момент. Это все еще кажется мне сном – прямо-таки фантастическая ситуация – как-то мы будем вспоминать ее потом? Все, что люди способны сказать друг другу при такой оказии, вполне тривиально, однако не в этом суть. Какая отвага понадобилась ей, чтобы прийти – я сам не осмелился бы просить ее об этом. Я освоился здесь, но для нее все это странно, невообразимо, пугающе. Подумать, что нас ждет, когда закончится этот кошмар!593
Первые письма Марии полны планов и затей к свадьбе. Она сообщает, что работает над приданым, в одно письмо она вложила рисунки всей принадлежавшей ей мебели, чтобы обсудить, как они смогут обставить собственный дом. Невеста пишет Дитриху о том, что бабушка подарит им «синюю софу из Штеттина, кресла и стол», задумывается над тем, какой священник их обвенчает, и признается, что еще в прошлом сентябре, когда они оба еще не знали своего будущего и она думала о Бонхёффере только как о духовном наставнике, она записала в дневнике, что хотела бы пригласить его на свадьбу… в качестве священника. «Жаль, что теперь это не получится!»594 – сокрушалась она.
Мария все еще переписывалась с женихом и в своем дневнике. После второго свидания, 30 июля, она рассказывала ему в дневнике:
...
Я сидела на красной плюшевой софе, и тут ты вошел. От неожиданности я чуть было не обратилась к тебе на «вы». Хорошо сшитый темный костюм, церемонный поклон в сторону Oberstgerichtsrat [64] … все как-то непривычно.
Но когда я заглянула в твои глаза, я увидела их знакомый темный свет, ты поцеловал меня, и я поняла, что ты снова со мной – ближе со мной, чем раньше.
Совсем не так, как в первый раз – ты был спокойнее, не так напряжен, и более уверенно держался. Я почувствовала это своим печальным, напуганным сердцем, и вновь сделалась бодра и счастлива! О чем только не успеешь переговорить в такие минуты!.. Про автомобили, про погоду, про семью [65] . И все это так важно и сразу стирает многие месяцы разлуки. Ты обнял меня, и хотя внутри я была спокойна, меня пробрала дрожь. Это было так приятно, твоя теплая рука, я не хотела, чтобы ты ее убирал, хотя из нее в меня перетекало тепло, отвлекавшее от всех мыслей595.
Примерно в это время Бонхёфферу предоставили право писать раз в четыре дня, а не раз в десять дней, как было раньше. Он решил писать поочередно родителям и невесте. Поскольку письма проходили цензуру, порой они задерживались на десять дней, хотя расстояние от тюрьмы до родительского дома не составляло и десяти километров. Зачастую Дитрих и Мария обменивались письмами сразу после визита, потому что если бы они писали друг другу за неделю до встречи, они вполне могли увидеться вновь до того, как получили бы эту весточку.
