и бедам частного человека. Я составил мысленный список проблем, стоящих перед миром: эмбарго на нефть, упадок Британии, голод в Индии и Эфиопии, будущее демократии, судьбы человечества. Но и это не помогло, как не помог Юлий Цезарь. Настроение оставалось паршивым.

В мадридском «Ритце» есть кабинет парикмахера, выдержанный в стиле восемнадцатого века. Я отправился туда не для того, чтобы подстричься, – мне нужно было успокаивающее прикосновение человеческих рук. Я сидел в старинном резном кресле, обитом парчой, и мне казалось, что ситуация проясняется. Допустим, дедушку Коффритца действительно разбил паралич, но каким образом сеньоре удалось так быстро оформить паспорт и визу для Роджера? Ответ очевиден. Я тайком заглянул в паспорт и обнаружил, что он выдан в октябре. Мои дамы продумали и спланировали все заранее. Только мне не удалось заглянуть в завтра. Следовательно, необходимо немедленно перехватить у них инициативу.

Самый умный ход – жениться на Ренате, пока она не узнала, что я практически разорен. Это будет не просто ответный удар. Несмотря на все штучки Ренаты, я был без ума от нее и смотрел на них сквозь пальцы. Она явно провоцировала меня, когда не отперла мне однажды вечером дверь или когда в прошлом октябре положила на самом видном месте в своей сумке противозачаточные средства. Мы тогда расставались в аэропорту Хитроу всего на три дня. Какое это имеет значение? Этот жест говорил лишь о том, что, возможно, подвернется какой-либо интересный мужчина. Нет, проблема в другом: способен ли я, несмотря на всю мою образованность или благодаря ей, понять до конца такую женщину, как Рената. В отличие от Гумбольдта я не подвержен приступам ревности. Помню, как в Коннектикуте я цитировал короля Леонта из «Зимней сказки»: «Задрожало сердце у меня в груди, пустилось в пляс, но не от радости, увы!» Пляска сердца – это и есть классическая ревность, которая, к счастью, обошла меня стороной. Рената совершала чудовищные поступки, это верно, но, может быть, они – вынужденная мера? Она вела военные действия, и когда одержит надо мной победу, когда мы станем мужем и женой, остепенится, станет другой. Опасная особа, это факт, но я не могу увлечься женщиной, если она не способна причинить мне вред и обобрать до нитки. Моему сердцу не привыкать преодолевать препятствия, сваливать с себя камни. Испания – величественная сценическая площадка. Рената исполняла роль Кармен, Флонзейли – вероятно, это был именно Флонзейли – тореадора Эскамильо, а мне отводилась роль дона Хозе, даром что я был вдвое старше его.

Не медля ни минуты, я набросал планы ближайшего будущего. Гражданские браки в католической стране не приняты. Обряд бракосочетания может совершить, вероятно, военный атташе или нотариус в американском посольстве. В одном из антикварных магазинов (люблю мадридские антикварные магазины) выберу два обручальных кольца и, не задавая Ренате лишних вопросов о Милане, закажу в «Ритце» обед с шампанским. После того как отправим сеньору назад в Чикаго, мы втроем можем переехать в Сеговию, город, который я хорошо знаю. После гибели Демми я много путешествовал, и в Сеговии мою печаль отчасти развеял римский акведук. Я не раз приходил к тем древним каменным аркам, которые легко парили в воздухе, хотя казалось, что они вот-вот обрушатся. Камни подавали пример мне. Для медитаций не найти лучшего места, чем Сеговия. Мы могли бы поселиться en famille[20] на одной из старых улочек. Я попытался бы найти путь от будничного сознания к чистому сознанию духа, а Рената походила бы по лавчонкам в поисках предметов старины для нью-йоркских декораторов. Возможно, она прилично заработала бы на этом. Роджер посещал бы детский сад. Со временем к нам приехали бы мои дочери. Как только Дениза выиграет процесс и получит денежки, она наверняка постарается избавиться от девочек. У меня как раз хватит наличных, чтобы обустроиться в Сеговии и обеспечить Ренате небольшой начальный капитал. Не исключено, что я напишу предложенное Текстером эссе о современной испанской культуре, если это удастся сделать без большого вранья. Однако как будет реагировать на мой обман Рената? Правильно будет реагировать. Расценит это как хорошую шутку, а хорошую шутку она ценит больше всего на свете. Когда я скажу, что у нас осталось всего несколько тысяч долларов, она звонко рассмеется и воскликнет: «Ах ты, пройдоха!» Рената рассмеется, потому что я переживал главный приступ в моей полной треволнений жизни – надежду заброшенного в мире человека на исполнение невыразимого словами деяния, томительное до боли в сердце ожидание чуда. Это состояние началось, вероятно, в детстве и дошло до порога дряхлости. «Ч-черт возьми, – подумал я, – надо решать раз и навсегда». Чтобы среди любопытной обслуги в «Ритце» не пошли сплетни, я отправился на Главный почтамт, с его пирамидами на крыше и полусонными залами, и послал в Милан теле грамму: «Рената дорогая приезжай завтра зпт Поженимся твой верный любящий Чарли».

Всю ночь я ворочался, не мог уснуть из-за того, что написал слово «верный». Оно могло испортить все дело, поскольку косвенно намекало на ее неверность и мое прощение. Но ничего такого я не имел в виду. Так уж получилось. Будь я лицемером, никогда не попадал бы впросак. С другой стороны, будь я чист как стеклышко, не проворочался бы всю ночь без сна, тревожась, что она неправильно меня поймет. Впрочем, я напрасно мучился сомнениями. Рената ничего не ответила.

Вечером мы ужинали с сеньорой в романтическом ресторане отеля, и я сказал ей:

– Ни за что не догадаетесь, о ком я думал весь день. – Не дожидаясь ответа я произнес: – О Флонзейли! – Имя прозвучало как внезапное нападение на защитные укрепления моей спутницы. Но она была сделана из прочного материала и притворилась, что не расслышала. – Флонзейли, понимаете? Флонзейли! – повторил я.

– Не так громко, Чарли, не так громко. Что случилось?

– Это я у вас должен спросить, что случилось. Где мистер Флонзейли?

– Не знаю и не хочу знать… Будьте добры, попросите официанта налить вина. – Сеньора хотела, чтобы с официантом разговаривал я, не только потому, что она дама, а я сопровождающий ее кавалер. Сама она довольно бегло говорила по-испански, однако с заметным мадьярским акцентом. На этот счет у меня не оставалось никаких сомнений.

Сеньора умела вести разговор. Если молчание за столом затягивалось, она спрашивала, правда ли, что перед смертью люди лихорадочно ищут способа примириться с собственной душой. Я рассчитывал, что упоминание Флонзейли застанет ее врасплох, но вместо этого она преспокойно попросила вина. Именно она удумала привезти Роджера в Мадрид, чтобы я не кинулся в Милан и не