– Ки’бри арастешабин бри пор’тол тун логдара кул абси.

– Улшун Прал говорит, они обещали ей заботиться обо мне, пока она не вернется.

– Энтара тог’рудд ав?

Мальчик покачал головой и ответил воину на его языке.

– Что он спросил? – осведомился Удинаас.

– Не отец ли ты мне. Я сказал, что мой папа умер. Мой папа Арак Элаль умер.

– Скажи ему, Удинаас, – промолвила Пернатая Ведьма на языке летери.

– Нечего тут говорить.

– Ты оставишь его этой… женщине?

Он резко обернулся.

– А что я, по-твоему, должен сделать? Забрать его с собой? Нас ведь на самом деле даже здесь нет!

– Т’ун хавра’ад эвентара. Т’ун веб вол’раэле бри реа хан д Эн’ев?

– Улшун Прал теперь тебя немного понимает. Он говорит, здесь есть дыры. Хочешь посмотреть?

– Дыры? – переспросил Удинаас.

– Врата! – фыркнула Пернатая Ведьма. – Он имеет в виду врата! Я их чувствую. Очень мощные, Удинаас.

– Хорошо.

– Мне там не нравится, – сказал мальчик. – Но я пойду с вами. Тут недалеко.

Они направились к одной из больших пещер, ступили в прохладную тьму. Около двадцати шагов неровный пол поднимался вверх, затем пошел вниз. Стены небольших углублений покрывали рисунки красной и желтой охрой: контуры древних животных, стоящих, бегущих, пронзенных копьями. Дальше на стенах и потолке неуверенные черные штрихи – т’лан имассы пытались изобразить самих себя. Красные, точно цветы, отпечатки рук.

Из вертикальной трещины в стене лились разноцветные блики, как будто там горело неземное пламя. Проход сузился и вывел наружу, на почти горизонтальную площадку потемневшей породы. Небольшие валуны, сдвинутые вплотную друг к другу, обозначали закручивающуюся внутрь тропинку к центру площадки. Посередине высилась пирамида из плоских камней, сложенных в виде примитивной фигуры: ноги, цельный широкий камень вместо бедер, еще три на туловище, прямоугольные торчащие в стороны руки, продолговатый покрытый лишайником камень вместо головы. Рядом располагалась приземистая двенадцатигранная башня. Внешний ее слой был гладким и блестящим, точно кристалл; под ним мерцали разные цвета, и казалось, что каждая грань вращается, уходя в темную дыру.

В воздухе царило напряжение, точно неведомые силы едва удерживались в хрупком равновесии.

– Ви хан онралмашалле. С’рил к’ул хавра Эн’ев. Н’вист’. Лан’те.

– Давным-давно люди Улшуна пришли сюда с заклинательницей костей. Бушевал ураган. Из отверстий появлялись все новые звери, очень злые. Никто не знал, что это такое.

Воин-имасс разразился продолжительной тирадой.

– Заклинательница поняла, что проходы надо запечатать, призвала силы камня и земли, а потом приняла это новое тело. Она будет стоять здесь вечно.

– Однако ее жертва не позволяет т’лан имассам отсюда уйти, – заметил Удинаас.

– Да, но Улшун и его люди довольны.

– Ви трух ларпахал. Ранаг, бхед, тенаг толларпахал. Кул хавра тхелар. Кул.

– Это – тропа, то, что мы назвали бы дорогой, – произнес Найденыш, хмурясь непонятным словам. – Кочуют туда-сюда стада. Они приходят как будто ниоткуда, всегда приходят.

Естественно – это же призраки воспоминаний, как сами т’лан имассы.

– Дорога ведет сюда? – спросила Пернатая Ведьма на ломаном торговом наречии.

– Да.

– А где она начинается?

– Эпал ен. Вол’сав, тхелан.

Мальчик вздохнул, раздраженно скрестил руки.

– Улшун говорит, нас затопило… То, откуда начинается дорога, затопило саму дорогу. И все вокруг. Дальше ничего нет. Только забвение, несознаваемое.

– То есть мы внутри замкнутого мира? И какой Обители он принадлежит?

– А эвброкс’л лист Тев. Сталвальд Демелейн Тев.

– Улшун рад, что ты слыхала про Обители. У него алмазы в глазах. Это значит, он доволен и удивлен. Он называет эту Обитель Старвальд Демелейн.

– Впервые слышу, – нахмурилась она.

Т’лан имасс принялся перечислять и говорил долго. Удинаас узнавал отдельные имена.

Мальчик пожал плечами.

– Т’иам, Калс, Силаннах, Ампелас, Окарос, Каросис, Соррит, Атрахал, Элот, Антрас, Кессобан, Алкенд, Караталлид, Корбас… Олар. Элейнт. Драконы. Чистые драконы. Место, откуда начинается дорога, запечатано кровью тех, кто давным-давно сюда пришел: Драконус, К’рул, Аномандарис, Оссерк, Силкас Руин, Скабандари, Шелтата Лор, Сукул Анхаду и Менандор. Он говорит, меня спасла Менандор. – Мальчик вдруг широко раскрыл глаза. – Она была не похожа на дракона!

Улшун что-то сказал.

Найденыш кивнул.

– Ясно. Он говорит, вы сможете здесь пройти. Они будут ждать вашего возвращения, зажарят для вас молодого тенага. Вы ведь вернетесь?

– Если получится, – отозвалась Пернатая Ведьма и повернулась к рабу: – Да, Удинаас?

– Мне откуда знать? – пробурчал он.

– Будь повежливей.

– С тобой или с ними?

– Со всеми. И особенно с сыном.

Он не хотел про это слушать и принялся разглядывать переливающуюся башню. Дверей много, не меньше двенадцати. То есть, двенадцать разных миров? Какие они? Что за создания их населяют? Демоны? Может, это и есть истинное значение слова «демон» – существо, вырванное из своего мира? Привязанное, как раб, к новому хозяину, которому дела нет до его жизни и благополучия, который пользуется им, как инструментом, пока этот инструмент нужен, а потом выбрасывает.

Я устал от сочувствия. Устал его испытывать. Но принимать от других – готов. Бальзам на раны. «Будь повежливей». Забавно слышать это из ее уст. Он обернулся к мальчику. Мой сын. Нет, только семя. Она взяла только это, ничто другое ей не было нужно. Ее привлекла кровь Вивала. Да. Не сын, семя.

Растет слишком быстро. Интересно, все драконы так? Неудивительно, что женщины испугались. Удинаас вздохнул.

– Спасибо, Найденыш. И поблагодари Улшун Прала. Молодой тенаг… Слюнки текут! – Он повернулся к Пернатой Ведьме. – Сможешь выбрать нужную дорогу?

– Нас притянет наша плоть. Идем, кто знает, сколько времени прошло в том мире. – Она взяла его за руку и повела мимо каменной фигуры. – Воображаемые миры… Только представь, что мы увидели бы, если бы могли выбирать…

– Они не воображаемые, они настоящие. В этих мирах привидения – это мы.

Пернатая Ведьма хмыкнула, но ничего не возразила.

Удинаас напоследок оглянулся. Мальчик, Найденыш, рожденный от раба и женщины драконьей крови, лишенный заботы обоих родителей. А рядом примитивный дикарь, который верит, что все еще жив, охотник и вожак, с аппетитом, желаниями и будущим. Трудно сказать, который из двух более жалок. От взгляда на обоих разрывалось сердце. Как будто у горя есть оттенки…