– Ого, – за всех сказал Дэвид Гойя.

В блуждающих лучах фонарей ребята молча зашли внутрь и обследовали комнату, в которой спали. Содержимое сумок и чемоданов валялось на полу, спальные мешки разбросали, флакон талька разбили о стену, но дорогой фотоаппарат Бобби Джетта лежал там, где его оставили. Фрэнсис взяла Расса за руку. Он чувствовал на себе ее взгляд, но ему не хотелось ни на кого смотреть. В случившемся явно была его вина.

– Где моя гитара? – спросила Дарси Мэнделл.

– У тебя пропала гитара? – сдавленным голосом уточнил Расс.

– Ага.

– И у меня, – крикнула девушка с другого конца комнаты. – Ее нигде нет. Они сперли мой “Мартин”!

Услышав в голосе девушки истерические нотки, Расс отодвинулся от Фрэнсис и произнес:

– Ладно, э-э… послушайте меня. Это, конечно, неприятно, но мы должны сохранять спокойствие. Давайте зажжем лампы и внимательно проверим, все ли на месте. Если что-то сломано или пропало, обязательно скажите мне об этом.

– Моя гитара пропала, – сухо сообщила Дарси Мэнделл.

– Да, итак, пропали две гитары, но давайте посмотрим, цело ли остальное. Люди здесь бедные, такое порой случается. Главное – что мы вместе, мы группа. И пока мы вместе, мы в безопасности.

– Я не чувствую себя в безопасности, – возразила Дарси, – хоть мы и вместе.

– Давайте наведем порядок и посмотрим, что и как.

Не в силах поднять глаза на Фрэнсис, он зажег две лампы и проверил свои вещи. Он не чувствовал злости, но с трудом сдерживал слезы. Печалило его все – трудная жизнь в резервации, обиды и страхи сорока хороших ребят, культурная и экономическая пропасть между Нью-Проспектом и Китсилли – но особенно собственное тщеславие. Он воображал себя другом навахо и примирителем сторон, воображал, будто знает лучше, чем те, кто отговаривал его сюда ехать. Он с болью догадывался, что думает о нем Господь.

Оказалось, что украдены только две гитары. Но куда страшнее было то, что на их территорию вторглись чужие и что из-за агрессии Клайда меж участниками группы ощущался холодок. Когда община собралась вокруг свечи, контраст с прошлым вечером оказался разительным. Почти на всех лицах читалось уныние или страх.

– Вот мы и столкнулись с первой трудностью, – сказал Расс. – Трудность может сплотить группу, но мне нужно, чтобы сегодня высказались все без исключения. Пойдем по кругу, послушаем, что чувствует каждый из вас. Что касается меня, я очень расстроился – и из-за нас, и из-за тех, кто к нам вторгся. Возможно, мы решим, что оставаться тут нельзя, но я бы предпочел проявить выдержку и разобраться с проблемой, а не бежать от нее. В практическом смысле теперь в здании школы должен круглые сутки находиться хотя бы один наставник, завтра утром я этим займусь. И попытаюсь вернуть гитары Дарси и Кэти.

– Может, просто обратимся в полицию? – грубо проговорил Тед Джерниган.

– Мы можем сообщить о случившемся в полицию племени, но я бы хотел понять, почему это произошло. Давайте сперва послушаем, посмотрим, чего удастся добиться, а там уж решим, обращаться в полицию или нет.

Потребовался почти час, чтобы высказались все сидящие в кругу, а Расс все-таки не Эмброуз. Он с трудом терпел преувеличенную чувствительность подростков, которых “Перекрестки” поощряли расчесывать эмоциональные царапины до размеров глубоких ран, требующих неотложного лечения. Он и сам расстроился, но у него были на то основания: он допустил ошибку, и хотя он просил высказаться всех, потому что так было принято в “Перекрестках”, его раздражали разглагольствования о двух украденных гитарах (при том что родители запросто купят им новые), когда вокруг невыдуманная социальная несправедливость и невыдуманные страдания. Дарси и Кэти сочувствовали так же бурно, как Элис Рэймонд, когда у той умерла мать. Из всех чувств, в которых участники группы признались в кругу у свечи, Расс разделял одно-единственное – досаду, что ребятам нельзя пообщаться с навахо. Он тоже досадовал на этот запрет.

В конце группа проголосовала за то, чтобы остаться еще хотя бы на день. Все наставники, кроме Теда Джернигана, предпочли остаться. Пока группа в унынии укладывалась спать, Расс вышел посмотреть на небо. Он надеялся ощутить связь с Богом, но дверь отворилась. Фрэнсис последовала за ним.

– По-моему, ты все сделал правильно, – сказала она.

– Детей жалко, особенно десятиклассников. Они тут впервые.

– Они тебя уважают, я же вижу. Не знаю, почему ты так уверен, что не умеешь ладить с молодежью.

Его глаза наполнились благодарностью.

– Теперь мне нужно, чтобы меня обняли.

Она обняла его. Блаженство ее прикосновения, осязаемая реальность женщины в его объятиях вселяла в Расса веру. Точно он стремился познать Бога, не веря в Него. Теперь он понимал, что надежды его вовсе не были несбыточными – напротив, он недооценил свои шансы: Фрэнсис предпочла поехать в Аризону, потому что предпочла его.

– Вот теперь все по-настоящему, – сказала она.

За ними скрипнула дверь.

– Ой, – сказала какая-то девушка.

Фрэнсис обняла его крепче, как будто ей хотелось, чтобы их видели вместе, и он решил поцеловать ее. Закрепить прилюдным поцелуем – пусть все видят – положение мужчины, которого она выбрала, и плевать, что насплетничают Бекки подружки, плевать, что скажет Эмброуз: игра стоит свеч. Но если он поцелует Фрэнсис в тот вечер, когда группа столкнулась с трудностью, его могут понять превратно. Расс довольствовался тем, что выдохнул ей в волосы: “Спасибо”.

Ночью он почти не сомкнул глаз, назавтра чуть свет вышел украдкой из школы и направился по дороге. Солнце еще не показывалось из-за гор, но стайка голубых сиалий уже проснулась, отыскивала пропитание среди объеденных травянистых кочек, ютилась на сизых от инея столбах изгороди. Дейзи Беналли резала лук в кухне общего дома, сестра ее еще не вставала. Когда Расс сообщил о случившемся, Дейзи лишь покачала головой. Расс спросил, где искать Клайда.

– Не езди туда, – ответила она.

– Но где он?

– Ты знаешь это место. В каньоне, где раньше жил Кит.

– То есть Клайд из Осыпавшихся Камней?

– Нет, он из Джексонов. Но тебе туда ехать не след.

Расс объяснил, что у него нет другого выхода. Дейзи, достигшая того возраста, когда все, что в мире делается, принимаешь со смирением, разрешила Рассу взять пикап Рут. Он предпочел бы выехать немедленно, не успев испугаться, но дождался, пока группа придет завтракать. Волосы у всех были немытые, примятые, глаза красные от сна на жестком полу. Чтобы навести мосты, Расс попросил Теда Джернигана, сидящего с Фрэнсис, остаться за старшего.

Фрэнсис тоже не выспалась и не помылась.

– Один ты не поедешь, – сказала она.

– Ничего страшного. Я о себе позабочусь.

– Она права, – вмешался Тед. – Почему бы нам с вами не поехать вместе?