там поднялся непрерывный сильный ливень. Ее выворачивало наизнанку. Из глаз текли слезы. Пять. Десять минут. Целую вечность, как будто время милостиво остановилось, позволив ей слегка умереть.

Наконец она замерла над унитазом, положив отлитую из гипса голову на сгиб руки. Больше никогда не буду пить! Никогда!

Вроде бы там были друзья Глеба. Она даже что-то им говорила, только что? Она застонала. Хорошо еще, что сегодня была суббота и до того момента, когда ее с треском выгонят на мороз оставалось еще больше суток. Представив счастливые глаза Алины, Олька застонала еще раз. Лучше умереть прямо сейчас.

А потом ей пришло в голову, что если ее найдут здесь, над унитазом, воняющим кислой рвотой, то она опозорится окончательно и бесповоротно.

И лучше умереть в красивой и дорогой черной шелковой пижаме. Причесанной и накрашенной. Она с трудом поднялась и умылась холодной водой. Стало немного легче, и было бы совсем неплохо, если бы не зеркало усеянное горохом белых точек от зубной пасты. В зеркале отражалось все.

Никогда еще ей не было так стыдно. И во всем была виновата только она. Смыв рвоту, она понуро побрела в комнату.

Что же она вчера говорила Глебу и тем веселым людям? Олька поморщилась глядя в окно. Что?! По тротуару текли прохожие, осторожно выбирая траекторию по недовольным, слезливым холмикам снежного сала. Куда-то спешили, озадаченные своими, совершенно чужими делами. И некому было пожалеть ее, ласково погладить по гудящей голове.

«Ну, и дуреха ты, рыжая!»

«Все будет хорошо!»

Она поежилась. Ничего хорошего будущее ей не сулило. Москва презрительно рассматривала ее из мутных окон. Тысячи темных зрачков до горизонта, над которыми скалился гнилой зуб Москва-Сити. Тут он был виден лучше, чем с Малого Строченского. Олька зачем-то показала ему средний палец. Рука подрагивала.

Может набрать, Денчику? Нет, это было пустой затеей. Во-первых, вряд ли тот что-нибудь помнит, а скорей всего сейчас лежит в коме. А во-вторых, есть шанс нарваться на его жену, а стало быть, на глупые и пустые разборки.

Что же она все-таки натворила? Вздохнув она развернулась, чтобы упасть на кровать и еще немного поболеть и уперлась взглядом в придвинутую к ней табуретку, которую не заметила ранее. На ней кто-то заботливый в безупречном порядке разложил аспирин и активированный уголь. По центру стоял стакан воды, а под табуреткой целая бутылка воды.

Пачка аспирина, пачка угля, стакан. Идеальная симметрия, ровные промежутки от углов к центру, от них голова заболела еще больше. Кто-то ее привез, раздел и уложил в кровать. Раздел! Олька поджала губы. Не то, чтобы ее это особо смущало, да и по большому счету на все уже было плевать. Оставался только один вопрос, кто это был?

Она присела на кровать выдавила из царапающего блистера пару таблеток и запила водой.

Пара сиг на завтрак принцессы Беатрикс

дата публикации:23.05.2023

Глава 1. Здесь всегда идет дождь

— Попешки! — громко шепчет Томашек. Его предупреждение опаздывает на пару минут, патруль я заметила, как только ф’томобиль вывернул из-за угла в квартале от нас. Вывернул как всегда: с потушенными огнями, готовый взорваться ослепительным светом и громовым голосом из динамиков, в случае если из него заметят беспечного прохожего.

— Пожалуйста! Оставайтесь на месте! Приготовьте ваши документы для проверки!

По большому счету мне плевать. И на вежливость и на приказы. А уж тем более на документы, которых у меня и в помине нет.

— Свиньи! — мой спутник показывает средний палец вслед еле слышно жужжащему транспорту, медленно таящему в тумане. Я пожимаю плечами и кутаюсь в шелестящую мокрую накидку из пластика. Дождь тут никогда не заканчивается, нудно пропитывая все вокруг противной влагой. Идет изо дня в день, прорываясь из клубящейся тяжелой мглы, в которой исчезают стены бетонных небоскребов. Томашек утверждает, что там наверху светит солнце. Там свежий воздух, свет и живут счастливые люди. Ну, тем, кому повезло больше, чем ему.

Счастливые люди. Человек ли я — я не имею ни малейшего понятия, но то, что несчастна — знаю точно. Я чувствую где-то там высоко слабые голоса Штуковин. Шепот, щекочущий мой разум. Меня не оставляют мысли: может, где-то там наверху найдется место и для меня? Стоит лишь немного поменять правила, закрыть глаза на обстоятельства, дать несчастной принцессе чуточку счастья.

Пока мы перебегаем улицу, чтобы скрыться в дверном проеме на противоположной стороне, я прошу об этом Матушку Ва. Прошу, в очередной раз, натыкаясь на глухое молчание своей бородатой покровительницы. Сколько таких молитв было? Не счесть. Начиная с того самого момента, когда я кубарем вывалилась из ослепительной синей тьмы в шести кварталах отсюда. Вывалилась прямиком под ноги будущего прошлого владельца моей берлоги. Крайне недовольного моим появлением. С этим беднягой пришлось повозиться, прежде чем я смогла выставить его за дверь.

Поначалу он бросался на меня с ножом, а потом, когда я сломала оружие, пытался достать меня табуреткой. Наглец пытался проломить голову хрупкой принцессе, уму непостижимо! Пришлось надавать ему по шее и спустить с лестницы. А потом еще час слушать его стоны и ругань. Слушать до того момента пока мое терпение не лопнуло и я милосердно выкинула из двери его хламье и не посоветовала убираться к черту. И слава бороде Матушки, что этот мерзавец, обитал в полном одиночестве и спустя некоторое время уполз во тьму, больше никак себя не проявляя.

Уполз, оставив мне в наследство серую конуру за массивной металлической дверью, годовой запас бухлишка и странную конструкцию, напоминающую те пугающие игрушки, с которыми так любил возиться Фогель. Моя конура на третьем этаже. Вверх от лестничной клетки ведет лестница на шесть этажей, в конце концов, упирающаяся в баррикаду, сваренную из ржавой арматуры. За ней виднеется испещренная выбоинами бронедверь, над которой присобачен неприятного вида посох с огромным стволом. От него просто несет опасностью. Когда я кинула к двери старую консервную банку, то чуть не оглохла от выстрелов. Путь наверх был кем-то надежно перекрыт.

Впрочем, черт с ним с этим путем. Выше трех этажей здесь никто не забирается, везде одно и тоже, посохи,