А да станём-ко мы Овдотью делить натроё,

Уж мы станём рубить Овдотью натроё».

Говорит-то сын Михайлушко Игнатьевич:

305 «А не дам-то я рубить Овдотьюшку натроё;

Не оставлю я Овдотьи во чисто́м поли,

Привезу я Овдотью в красен Киев-град,

А возьму-то я да за себя заму́ж».

А как стал-то Михайло садитьсе на добра коня,

310 А не мог Михайлушко сам сесть да на добра коня;

Посадил-то ведь Михайлушка да Илья Муромець.

Они поехали ко городу ко Киеву,

А ко ласкову князю да Владимеру.

А как приехали ко городу ко Киеву.

315 А как отдали князю да дань, да пошлину.

А во ту пору, во то время

Заводилась у Михайла, пошла свадьба жа;

Как отцём-ту сел сам Владимер-князь,

А как матерью-ту села да княгина жа,

320 А как тысецьким-то стал казак Илья Муромець.

А как обвенчалсэ тут Михайлушко с Овдотьюшкой,

Повели тут Михайлушка спать укладывать

В спальню горницю, в светлу све́тлицю;

Говорил-то стары́й казак да Илья Муромець:

325 «Уж ты гой еси, Михайлушко Игнатьевич!

А как станёт Овдотьюшка класть заповедь великую,

Не клади ты с ей заповеди великия —

Не лёжись-то с ей живой ведь в гроб;

Потеряшь тут свою буйну голову».

330 А как повалились спать Михайлушко с Овдотьюшкой,

А стары́й казак — у дверей ведь слушати.

Говорила Овдотьюшка Михайлу таковы речи:

«Уж ты гой еси, Михайлушко Игнатьевич!

Мы положим промеж-то заповедь великую,

335 А великую-то, ведь немалую:

А которой из нас да напере́д помрёт,

А тому живому повалитьсе со мной во гроб».

А как было во самую во полно́чь жа ведь,

А как померла Овдотьюшка у Михайлушка.

340 А да как по утру, утру ранному

А приходит тут Михайлушко из спальнёю,

Говорит он старому казаку да Ильи Муромцю,

Говорит-то он таковы речи:

«Померла-то у меня Овдотья, лебедь белая!»

345 Говорил-то а стары́й-то казак Илья Муромець:

«А почём ты клал с ей заповедь великую?

Ише не послушал моёго ты наказаньиця.

А ведь жалко всё тебя, Михайлушко,

А как жалко тобя, доброго молодца,

350 А как руського могучого бога́тыря!

Ты послушай-ко меня да во последней раз:

Уж ты сделай-ко-се ей да гроб великия,

Штобы в гроби было где легчи́,

Да штобы стоя стоеть да сидя сидеть;

355 Ты возьми с собою свешши́ да воску ярого,

Ты возьми с собой да саблю вострую к себе во гроб.

Не жалей-то ты Овдотьи, белой лебеди».

А как сделали ведь ей большой-от гроб,

А ведь повезли Михайлушка с Овдотьей во сыру землю,

360 Захоронили тут Михайлушка с Овдотьюшкой;

А задёрнул тут Илья Муромець полосой-то всё железною,

А как стал Илья-то Муромець на гробници ихней слушати.

А как закатилось тут да соньчё красное,

Потыхала тут заря [да] вечерняя,

365 А в ти поры Овдотья в гроби шшевелиласе,

А как лютою змеёю овернуласе.

А как тут Михайлушко да испугалса жа;

А скакал он скоро на резвы ноги,

Выхвати́л он свою саблю вострую,

370 А отсек змеи буйну голову;

Ише тут Овдотьюшки ведь смерть пришла.

Застучал-то саблёй вострой в ту плиту железную.

Услыхал стары́й казак да Илья Муромець,

Отсыпа́л он пески, камешки, отдерьгивал плиту железную,

375 Выпускал-то Михайлушка из гробници вон.

Тут Овдотьюшки конець пришол,

Конець пришол, да старины́ поют,

Старины поют да сказывают.[266]

75. ДУНАЙ

Как во славном было городи во Киеви,

А у ласкова-то князя у Владимера

А заводилосе пированьё-столованьицё, поче́сной пир

А на всих свои́х-то князей, бо́яр жа,

5 А на всих-то на руських могучих на бога́тырей,

На купцей-то, гостей торговыя,

А на тих-то гостей, калик да перехожия.

А как светел день-от идёт на е́сени,

Красно солнышко идёт на всей вы́шины,

10 А поче́сен-от-то пир идёт наве́сели;

А как вси-то на пиру сидят да пьяны, ве́селы,

А как вси-то на честном сидят пьют-то, едят, хвастают:

Как богат-от хвастат золотой казной ’суда́ревой,

А иной-от фастаёт да широки́м двором,

15 А как сильнёй-от хвастат да своей силою,

А иной-от хвастат всё добры́м конём;

А как глупой-от хфастат молодой жоной,

Неразумной-от хфастат всё родной сёстрой;

А как умной-от всё хфастат родным батюшкой,

20 А разумной-от хфастат родной матушкой.

Как Владимер-князь по полаты-то похаживат,

А с ножки на ножку переступыват,

А жолты́ма-ти кудрями приростряхиват,

А как белыма-ти ручками розмахыват,

25 А златыма-ти перстнями принашшалкиват;

А он сам-от говорил да таковы речи:

«Уж вы гой еси, моя вы князья, бо́яра!

А как вси у мня во Киеви поже́нёны,

Красны девушки заму́ж пода́ваны;

30 А как я един-то князь Владимер всё холо́ст хожу,

Я холост хожу да нежонат слову́.

Вы не знаите ли мне обрушьници,

А обрушьници мне-ка-то супроти́в себя,

Шьто обрушьници-то мне-ка, красной девици:

35 Шьтобы возрастом нема́ла и умом сверстна,

А бело́ лицё-то было у ей снегу белого,

А как ясны очи были как у сокола,

У того же со́кола как переле́тного,

Че́рны брови были у ей как у соболя черно́го всё сибирского,

40 А как я́годйници были у ей ка-быть маков цьвет,

А походочка у ей была павиная,

Ти́ха, кро́тка речь была шьтобы лебединая?»

А как большо́й-от князь хоронитьце за среднёго,

А вот средней-от тули́тьце всё за меньшого,

45 А от меньшого, от бо́льшого ответу нет.

Говорит-то князь Владимер по второй након,

А как говорил-то князь да по-в трете́й након:

«Уж вы гой еси, мои да князи, бо́яра,

Уж вы руськии могучи-сильни всё бога́тыри!

50 А не знаите ли мне обручници, да красной девици,

Красной девици