Патриарх Филофей так описывал положение монахаимператора: «Когдато подданные падали ниц перед ним потому, что он был повелителем, хотя никто не делал этого от чистого сердца; почему – сказано выше. Но ныне все делают это искренне, с подобающей доброжелательностью и любовью; в первую очередь – все императоры и императрицы, все это облаченное в золото семейство, – все любят его, как дети любят отца. Таково же отношение и того, кто ныне с Божией помощью является нашим правящим императором»[831].

Деятельность Кантакузена в монашестве была далеко не безуспешной. В течение пяти лет, с 1354 по 1359 г. он пытался примирить своего сына Матфея с Иоанном V, что ему в итоге удалось сделать, предотвратив очередную Гражданскую войну. После смерти своего брата Мануила в 1380 г. Матфей получил в виде отступного Морею, правителем которой и пребывал до своей смерти в 1383 г. Напоследок бывшему императору довелось стать свидетелем последней активной вспышки крестоносного движения, которая была обязана своим существованием новому королю Кипра Пьеру I де Лузиньяну (1359—1369).

Еще в юности он организовал новый рыцарский орден Меча, объявив единственной его целью возвращение Иерусалима христианам. Почти 3 года этот 30летний король объезжал дворы европейских государей и провел несколько месяцев в гостях у папы Урбана V (1362—1370), которого не мог не растрогать этот словно оживший образ Людовика Святого. Вместе с понтификом король развернул широкую подготовку к очередному Крестовому походу, которая неожиданно увенчалась успехом. Правда, ни один из аристократов Франции, Германии и Англии не откликнулся на этот горячий призыв. Зато к Пьеру I во множестве устремились дворяне из Чехии, Венгрии, Польши и даже далекой Шотландии. Вместе с венецианцами и госпитальерами новая армия погрузилась на 165 кораблей – весомая сила. Понятно, что в отсутствие других венценосных особ Пьер I был безоговорочно воспринят всеми крестоносцами в качестве вождя похода. И когда 4 октября 1365 г. пилигримы отплывали от Родоса, ставшего пунктом сбора, повсеместно раздавались крики: «Да здравствует Пьер, король Иерусалима и Кипра, враг неверных сарацин!»

Памятуя старые неудачи, на этот раз крестоносцы решили напасть не на Демьетту, а на Александрию (Каир), которая была не только богаче, но и взятие которой позволило бы, по существу, ввергнуть Египет в экономическую блокаду. Помимо прочего, Александрия могла бы стать прекрасной базой для последующих наступательных действий. Момент для нападения был выбран очень удачно, поскольку султаном Египта в то время являлся 11летний мальчик альАшрафНасирадДин Шабан II (1363—1376) – игрушка в руках эмира Ялбуги, которого ненавидела вся страна. Было бы странно полагать, что в таких условиях оборона Каира могла быть организована более или менее сносно. Вечером 9 октября крестоносцы подплыли к городу и обманным путем проникли в гавань, сразу же устремившись на штурм его стен. И уже к полудню следующего дня овладели Александрией.

Как уверяют очевидцы, вслед за тем началась страшная резня, сопоставимая по безумию и количеству жертв со взятием Иерусалима в ходе 1го Крестового похода. Причем пострадали не только мусульмане, но местные евреи и христиане, которые точно так же становились во множестве жертвами кровавых мечей. Победители не знали пощады и разорили все мечети, склепы и даже христианские храмы. Им досталась огромная, просто фантастическая добыча, не говоря уже о 5 тысячах пленных, которых, разумеется, продали в рабство.

Тщетно Кипрский король пытался восстановить порядок. Более того, когда он попытался напомнить собратьям по оружию, что цель их похода не только Александрия, то неожиданно узнал, что, получив столь богатые трофеи, крестоносцы вовсе не намерены продолжать это опасное предприятие. И буквально в течение недели основные силы крестоносцев покинули экспедицию; в городе остался сам король и небольшой контингент преданных ему рыцарей. И когда пришли известия о приближающейся армии мамелюков, Пьер I посчитал разумным также ретироваться на свой остров.

Так, кровью и позором, завершилось очередное мероприятие пилигримов, резко ударившее по христианам Востока. К тому времени они вполне мирно жили по соседству с мамелюками, утратившими былой религиозный ригоризм и вполне дружелюбно относившимися к соседям. Теперь же, после очередной страшной бойни со стороны пилигримов, фанатизм мусульман вырос неимоверно. Местные христиане подверглись гонениям, их храмы разрушались, и даже храм Гроба Господня был закрыт на 3 года.

Новости о победе крестоносного оружия первоначально всколыхнули Европу. Папа пришел в восторг от известий и обещал Пьеру любую посильную помощь, король Франции также заявил о намерении подключиться к последующим кампаниям. Однако вскоре пришли известия о том, что Кипрский король и султан Египта скрипя зубами подписали мирный договор, поскольку иначе сильно страдала торговля. После чего наступил, как точно выразился один историк, «долгий неспокойный мир». Возможно, чтото еще и могло организоваться, но в 1369 г. Пьер I де Лузиньян был убит одним из рыцарей, с которым ранее имел неосторожность поссориться. Так завершалась великая эпоха Крестовых походов и история христианских государств в Палестине…[832]

Конечно же, некогда великий Кантакузен был лишь далеким свидетелем этой истории, но уже никоим образом не активным ее участником. Впрочем, несмотря на все свое желание, Кантакузен на Афон, куда первоначально замыслил удалиться, так и не попал, полностью отдавшись политической деятельности. В 1367 г. именно он принимал папского посла, прибывшего в Константинополь для переговоров о возможности организации Вселенского Собора. Чуть позже Кантакузен попытался противостоять узурпатору Андронику IV, когда тот покусился на власть собственного отца (об этом повествование пойдет ниже), был схвачен в качестве заложника и вернулся в Пелопоннес лишь в 1381 г., где и скончался 15 июня 1383 г.

Рассматриваемый нами период византийской истории интересен также новыми событиями, возникшими вокруг исихастских споров, вернее, их продолжением. Накал страстей и деятельное участие высших лиц Византийского государства в разрешении богословского конфликта наглядно показывает, насколько политическая и церковная жизнь Византии были неотделимы друг от друга.

Опровергнув Варлаама, июньский Собор 1341 г. на самом деле не поставил точки в споре, поскольку соборный протокол утвердительно не признал исихазм православным вероучением, да и сам формально не был утвержден царем. Но сторонники Варлаама не собирались складывать оружия. Теперь предметом обсуждения стали суждения Акиндина, первоначально занявшего нейтральную позицию по отношению к св. Григорию Паламе и Варлааму. Но затем сами обстоятельства времени и места привели к тому, что Григорий Акиндин стал фактическим главой антипаламитов. В этом нет ничего удивительного, поскольку с точки зрения философских методов и способов мышления он всегда был ближе к Калабрийцу, нежели Паламе.