отецесьва я, не молодецесьва:

Я бы скоро порола да груди белые,

Я бы скоро смотрела да ретиво серьцё!»

Замахнулса тут Дунай да во фторой након;

290. А застоялась у ёго да рука правая;

Он и сам говорит да таково слово:

«Уш ты ой полениця да приудалая!

Ты уш ко́ёго города, кое́й земли,

Ты уш коее дальнее украины?

295. Тибя как, полениця, да именём зовут,

Тибя как зве(лиц)цеют да из отецесьва?..»

Лёжоцись полениця да на сырой земли,

А сама говорит да таково слово:

«Уш ты ой еси, тихой Дунай сын Ивановиць!

300. А помнишь ли ты, але не помнишь ли?

Похожоно было с тобой, поежджоно,

По тихим-то вёшным да фсё по заводям;

А постреляно гусей у нас белых лебедей,

Переперистых серых да малых утицей!»

305. Говорит тут тихой Дунай сын Ивановичь:

«А помню-супо́мню да я супа́мятую;

Похожоно было у нас с тобой, поежджоно,

На белых твоих грудях да приулёжано.

Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня!

310. Увезли веть у вас мы нонь родну сёстру.

Ище ту Опраксею да королевисьню,

А за кнезя да за Владимера.

А поедём мы с тобой в стольне Киев-град!»

Тут поехали они как да в стольне Киев-град

315. А ко князю Владимеру на свадёпку.

А приехали они тут да ф стольне Киев-грат,

Пировали-столовали да они у князя.

Говорит тут веть тих(о)й Дунай сын Ивановиць:

«Государь ты кнесь Владимер да стольнекиевской!

320. Ты позволь-ко-се мне-ка да слово молвити;

Хош ты взял нонице меньшу сёстру, —

Бласлови ты мне взеть ноньце большу сёстру,

Ише ту же Настасью да королевисьню!»

Говорит тут кнесь Владимер да стольнекиевьской:

325. «Тибе Бог бласловит, Дунай, женитисе!»

Весёлым-де пирком да то и свадёпкой

Поженилса тут Дунай да сын Ивановиць.

То и скольки-ли времени они пожыли,

Опеть делал Владимер да княсь почесьен пир.

330. А Дунай на пиру да приросхвасталсэ:

«У нас нет нонь в городи сильне миня,

У нас нету нонь ф Киеви горазне миня!»

Говорила тут Настасья да королевисьня:

«Уш ты ой тихой Дунай да сын Ивановиць!

335. А старой казак будёт сильне тибя,

Горазне тебя дак-то и я буду[123]».

А ту́т-то Дунаю да не зандравилось;

А тут-то Дунаю да за беду прышло,

За велику досаду да показалосе.

340. Говорит тут Дунай да сын Ивановиць:

«Уш ты ой еси, Настасья да королевисьня:

«Мы пойдём-ко с тобой нонь да во цисто полё;

Мы ус<ж> станём с тобой да нонь стрелетисе,

Мы во дальнюю примету да во злачен перстень!..»

345. И пошли-де они да во цисто полё.

И поло́жила Настасья перстень да на буйну главу

А тому же Дунаю сыну Ивановицю;

Отошла-де она да за три попрыща;

А и стрелила она да луком-ярым-е, —

350. Ище на́двоё перстень да росколупицьсе,

Половинка половиноцьки не у́бьёт же[124].

Тут и стал-де стрелетъ опеть Дунаюшко:

А перв-от рас стрелил — дак он не дострелил,

А фтор-от рас стрелил — дак он перестрелил.

355. А и тут-то Дунаю да за беду прышло,

За великую досаду да показалосе;

А мети́т-де Настасью да он уш третей рас.

Говорыла Настасья да королевисьня:

«Уш ты ой тихой Дунай ты да сын Ивановиць!

360. А-й не жаль мне кнезя да со кнегиною,

И не жаль сёго мне да свету белого:

Тольки жаль мне в утробы да млада отрока!»

А тому-то Дунай да не поваровал;

Он прямо спустил Настасьи во белы груди, —

365. Тут и падала Настасья да на сыру землю.

Он ус<ж> скоро-де падал Настасьи на белы груди,

Он ус<ж> скоро порол да груди белые,

Он и скоро смотрел да ретиво серьцё;

Он нашол в утробы да млада отрока:

370. На лобу у ёго потпись-та потписана:

«А был бы младень этот силён на земли».

А тут-то Дунаю да за беду стало,

За велику досаду да показалосе;

Становил веть уш он своё востро копьё

375. Тупым-де коньцём да во сыру землю,

Он и сам говорил да таково слово:

«Протеки от меня и от жоны моей,

Протеки от меня, да славной тихой Дон!..»

Потпиралсэ веть он да на остро копьё, —

380. Ище тут-то Дунаю да смерть слуциласе.

А затем-то Дунаю да нонь славы поют,

382. А славы-ты поют да старины скажут.

Чупов Иван Егорович

Иван Егорович Чу́пов — крестьянин дер. Кильцы, Погорельской волости, роста выше среднего, бодрящийся старик 72 лет. Он грамотен, имеет трех сыновей: старшие женаты, младший сын грамотен и имеет печатную книжку со старинами под названием: «Илья Муромец, наибольший богатырь... Иван Ивин. М. 1898. Изд. Е. А. Губанова». Занимается он также кузнечеством. Он дядя Ивана, Афанасия и Николая Алексеевичей Чуповых, которые говорили, что он знал ранее много старин. Но когда я был в деревне, у него трудно было записывать старины. С одной стороны, он подзабыл их от старости, а с другой ему было не до пения. Выдалось сухое время. Был сенокос. И. Е. Чупов, несмотря на старость, ходил косить и грести сено: уходил он на работу часа в три утра, а возвращался в сумерках, около восьми часов сильно уставшим, так что трудно было его заставить петь да и было жаль его. Поэтому я старался, что было можно, записать у его племянника Ив. Ал. Чупова, знавшего эти старины в той же редакции, а к старику приставал с просьбой пропеть только старины, не пропетые племянником. Он пропел мне две старины: 1) «Василий Бруславлевич» (путешествие и смерть) и 2) «Добрыня и Маринка». Первую старину я записал ночью при свечах. Начав ее, он не мог продолжать пения, так как у него все слиплость во рту; чтобы немного его подбодрить, пришлось поднести ему рюмку водки, а перед пением в фонограф другую. Задушевное пение