как я и предполагал: котлеты, бутерброды… вот салат какой-то с чашке, завернутой в оберточную бумагу. Как еще не опрокинули чашку, пока шли? А то бы — развалился по всей сумке! Хлеб еще… Ага и бутылка красного полусухого, как Аня и сказала!».

Он прошелся по шкафу и тумбовому столу, нашел тарелки, вилки. Все это разложил и расставил на столе. Поглядывал на женщину, которая с явным удовольствием, с улыбкой, смотрела на его хлопоты, покуривала папиросу, жмурясь от табачного дыма.

— У тебя фужеры или бокалы… да хоть рюмки-то есть? — спросил он у хозяйки, не найдя искомого.

Она, так же улыбаясь, покачала головой:

— Не… нету у меня ни фужеров, ни бокалов. Вон там пару кружек чайных возьми. Плохая я хозяйка, да, Ваня? Да я тут и бываю-то… Ночевать прихожу, да в выходные еще. И то — не каждые…

— Ну ладно… будем пить вино из чашек! Мы же не на званном приеме, да?

Женщина засмеялась и спросила:

— А ты что — бывал на званных приемах? Где это, интересно узнать?

— Ну-у-у… не бывал, конечно. Просто — так говорится. Но в приличных компаниях бывать доводилось.

«Хотя в той жизни и на званных приемах доводилось бывать! Но «там» — не «тут». Откуда я знаю, может этикет в чем изменился? Скажу сейчас — и ага. Может что не так? Да и сам я такой знаток этикетов, что лучше помолчать!».

Они выпили по чашке вина и накинулись на еду. Причем кто активнее накинулся — это еще посмотреть надо! Настя ела не менее жадно, чем он сам. Иван даже заулыбался, как она активно уничтожает их невеликие запасы.

— Чего ты? — приостановилась она, — Ну да, проголодалась! Очень! С таким… как ты, не то, что проголодаешься… отощаешь очень быстро! Вымотал бедную меня!

— Да ты ешь, ешь! Мне просто нравится на тебя смотреть!

— Скажешь тоже… приятно смотреть! Волосы растрепаны, сижу тут в одной нижней рубахе, как… невесть кто.

— Ты не права! Именно сейчас на тебя и приятно смотреть! Ты сейчас красивая и живая такая… В училище-то что — снежная королева по коридору идет. А здесь — красивая женщина…

Настя хмыкнула, но улыбнулась.

— Налей мне еще вина! Уф-ф-ф… чего-то я и впрямь… как с цепи сорвалась. Слопала почти все, что было.

Косов продолжил жевать котлету с кусом хлеба, а потом… поперхнулся.

— Ты чего, Вань, подавился что ли? — забеспокоилась женщина.

— Погоди… Насть! Мы это… я ж в крайний раз его… не вытащил. Даже думать забыл!

— Кого не вытащил? Ты о чем? — а потом сама замерла, отставив чашку с вином.

Через минуту выдохнула:

— Да нет… вроде бы. Не должно бы…, - а потом, шевеля губами, начала сгибать пальчики, чего-то про себя подсчитывая, — Да нет, не должно бы! Вроде бы — нормально все! Надеюсь… Но ты тоже — жук! Видел же, что женщина совсем голову потеряла, мог бы и подумать!

«Ну — это привычно! Кто виноват? Х-х-а-а! А чего гадать-то? Мужик, конечно!».

Косов засмеялся.

— Ну и чего ты смеешься? — насупилась Настя.

— Да ты так сказала… А то я сам головы не потерял?!

Она вздохнула:

— Ну вот видишь… Получается — оба мы безголовые!

Иван поймал себя на мысли, что куда-то пропала сорокалетняя женщина, майор… вообще-то! Военврач второго ранга, если что! А перед ним сидела молодая красивая девчонка. Простая, вполне себе душевная, родная и теплая.

«Интересно! В который раз замечаю, что не понимаю — а сколько мне сейчас лет? Иногда, и впрямь как двадцатилетний парнишка — балбесистый, веселый, не глупый, но и не умник-разумник. Иногда, как взрослый, зрелый даже мужик. И поворчать иногда хочется. Но… в большей степени — где-то в районе «тридцатника», если правильно себя помню в то время. Уже и ум есть, но песок еще не сыпется, и к авантюрам и сумасбродству тяга еще не пропала! Говорили же… слышал — что в каждом мужике, где-то в глубине, сидит пацан, тот — который родом из детства. С щербиной, вместо одного зуба; нечесаный, с исцарапанными руками и сбитыми коленками; в карманах разодранных штанов которого можно найти… да что угодно можно найти — гвоздь и измятый коробок спичек; кусок карбида и моток проволоки; рогатку или же старенький, затертый и разболтанный перочинный ножичек. Даже окурок, подобранный где-то найти можно! И хорошо, что он есть в глубине, этот мальчишка. Хуже — если он куда-то пропал. Значит — все, пиздец, приплыли!».

Косов отставил стул к окну, открыл форточку и закурил, поглядывая на Настю. Та сидела у стола на табурете, поджав ноги и обхватив колени руками, опершись спиной о стену. Иван усмехнулся про себя — «Колени рубахой обтянула, а вот… попа — практически открыта, и между ног чуть виднеется в полумраке более темный треугольник волос! Спряталась, ага!».

— Ты знаешь… как я тебе благодарна? Нет, не знаешь — откуда тебя знать-то… молодой совсем. Но… я так тебе благодарна! Я вот снова себя женщиной почувствовала. Живой, здоровой женщиной…, - негромко сказала Настя, — И даже не это вот… ну — кровать, если можно так называть… ну — ты понял, да? А просто… отношения, интерес к жизни, радость… нежность…

Косов кашлянул, затянулся дымом:

— Я и сам хотел тебя спросить — а почему ты одна? Такая… красивая, умная. И — одна? Неужели у мужиков глаз нет?

Она хмыкнула, покачала головой:

— Да как сказать… желающих-то всегда… найдутся, то есть! Но ведь… большинству только одно и надо. А больше — ничего. А я так не хочу… Нет, не так… Хочу, конечно — я же не железная! Но вот и, кроме этого, что-то должно быть, и даже скорее и больше, чем просто койка. А так… Блядовать, как та же Анька? Хотя… я не права — она все же не просто блядует. Точнее… она мужиков-то любит, это точно. Но и как-то тепла ищет тоже. Не просто же так… ноги раздвигает перед каждым встречным. Вроде как — зачесалось и все тут! Что, грубо говорю,