топей лозовик наверняка знает куда лучше ее. Не слишком, конечно, приветлив дед, так и то сказать, мало хорошего болотные жители от людей видели, разве что от самых первых, с которыми жили душа в душу.

– Хорошо, дедушка Шурыш, пойдем. Только, может, сперва поедим, а то солнце уже высоко стоит?

– Мне еда без надобности, а за честь спасибо, Василиса-царевна, – буркнул Шурыш.

– Стало быть, знаешь меня? – усмехнулась путница, снимая котомку.

– Кто ж тебя и матушку твою не знает! Ятрышная сила! Мы тут хоть и в глухомани живем, обо всем понятие имеем. Сначала, врать не буду, не признал, ведь давненько тебя в наших местах не было. Болтали, ты замуж вышла да куда-то в чужие земли сбежала, а тут – на тебе, объявилась. Так что разобрался, кто ты, чай, не дурак. Садись вон на сухой пригорочек, дальше уж вовсе мокрые места пойдут. Туда красно солнышко не заглядывает, туманы там вечные да полумрак безотрадный, а еще парилка, как в бане, каждый шаг с трудом дается, дышать нечем. Так что тут подыши, пока есть чем.

Василиса осмотрелась: и впрямь, лучше перед трудным походом передохнуть. Вот виднеется ствол поваленного дерева, хорошо легло, ровно, только половина в воде скрылась. Не само ведь упало, ишь как подрублено… Не топором, конечно. У местных нечистиков и железа-то нет, не умеют они болотную руду добывать да обрабатывать. Вировники и те предпочитают отнятым у людей железом воевать. Тут бобры поработали, вон и щепки валяются. Еще весной подгрызли, сейчас воды меньше, больно осень сухая, а по новой весне зверушки тут снова свою плотину сооружать начнут. Пока же в ближней заводи жируют, к зиме готовятся. Плеск слышно – широкими хвостами по воде лупят, ныряют, хатки к зиме готовят. Трудяги. Спасибо им за удобное место для привала, лучше расположиться на вербовом стволе, неподалеку от чистой воды, чем на сырой кочке посреди грязных луж.

Василиса разложила на расшитом петухами полотенце кусочки мяса и хлеба, уронила несколько крошек на траву – местным нечистикам, плеснула из баклажки каплю овсяного киселя. Шурыш повел носом.

– Есть не ешь, а кисель будешь? – прищурилась девушка, заправляя под головной платок выбившуюся челку.

– Не больно-то и хотелось, – отвернулся было лозовик, но не сдержался, придвинулся чуть ближе: – Ну, разве капельку, проверить, что ты там за отраву наварила.

– То-то, – Василиса протянула Шурышу свернутый из бересты стакан. – Угощайся, не побрезгуй.

Глядя, как жадно осушает стакан лозовик, царевна невольно улыбнулась.

– Как добуду то, за чем иду, угощу тебя молочным киселем, – пообещала она довольно крякнувшему деду.

– А что ищем-то? – смягчившийся лозовик уставился единственным глазом, мигнул.

– Вещицу матушкину. Ее некогда на хранение оржавинику отдали, а теперь вот понадобилась. Самой-то некогда, сам понимаешь, за хозяйством глаз да глаз нужен. Вировники, конечно, матушку слушаются, да мало ли что…

– Оно так, – согласно кивнул Шурыш. – Только Раджишлеп Беспортошный – тварь жадная и беспамятная, может и не отдать вещицу-то.

– Ничего, исхитрюсь как-нибудь, добуду. Не выпрошу, так украду, не украду, так силой возьму. Мне главное до него добраться. Болото я хорошо знаю, но в самой середке прежде не бывала, лишь по границе тумана ходила. Не тянуло как-то вонищу нюхать да в ржавой воде бултыхаться.

– Редкая птица туда долетит, – наморщил нос лозовик. – Да по правде сказать, и не летают они в те места, брезгуют. А ты и вовсе птица невысокого полету. Разве что с печи на лавку да вниз головой.

– Птицей мне никак нельзя, – вздохнула Василиса, предпочитая дедовы подначки не замечать. – Матушка сказала, ей еще и потому туда ходу нет, что волшебством эту вещь не добыть, только безо всякого чародейства можно. Вроде как благодаря уму и смелости. Уж не знаю, в достатке ли у меня того и другого, но матушка решила меня к Ражитопу отправить: и дело нужное справлю, и прогуляюсь.

Василиса вздохнула, про себя добавив: «Заодно, авось, и дурь из башки повыветрится, и кручина сгинет».

– А что ж вировники-то не подсобят? – прищурился Шурыш. – Им плевое дело вещицу добыть. И незачем девку несмышленую в болота посылать.

– Отказались наотрез. Противно им дело с оржавиником иметь, не хотят его вонищу нюхать.

– Ишь, задаваки! Повезло Юге с войском! Видано ли? Приказы выполнять отказываются! А беда придет, что делать-то будете с эдакими воротящими нос вояками?

Не дождавшись ответа, лозовик потянулся, разминая кисти маленьких рук.

– Что ж, коли готова, пойдем, путь неблизкий, заночевать придется на болоте, а утром поглядим, как сподручнее к Рукожопу подобраться. Эх, хорош кисель был, ятрышная сила! – Шурыш облизнул усы, словно пытаясь подольше сохранить вкус редкого для него лакомства. И, спохватившись, тут же добавил: – Да я и без киселя мог бы обойтись, не велика важность, кисель…

* * *

Дорог на болоте, конечно же, не было. До сих пор Василиса полагалась лишь на собственное чутье, выбирая участки посуше, поросшие низенькими соснами и ольхой, стараясь не приближаться к открытой воде. Но все равно ясно было, что озер не избежать, их тут, в среднем круге болота, хватало: и совсем мелких бочажков [39], и больших, поросших чарусьими кувшинками и белыми лилиями. Вскоре выбрались как раз к такому.

Грусть еще не отпустила царевну до конца, и лозовик это заметил.

– Не печалься, дальше повеселее будет, – утешил он, поправляя новую, недавно сплетенную из сухой травы шляпу с широкими полями. – Нам на тот берег надо, там уже не до кручин будет.

– Вплавь? – насторожилась Василиса.

– Ишь удумала: вплавь! Никакого соображения нет. Понятное дело, лодочку сейчас соорудим.

– Вот и ладно, – улыбнулась царевна. Очень не хотелось в воду лезть.

Василиса не удержалась, понаблюдала немного за тем, как работает ее спутник, а работал он ловко. Вот не поймешь, откуда лоза берется, будто из рук, меж пальцев вырастает, сама закручивается и ложится, как надо. Несколько мгновений – и готова оплетка первого ряда, глазом моргнуть не успела, а уж пошел второй ряд, скоро весь борт лодочки будет готов. Однако некрасиво над душой – или что там у нечистиков вместо души – стоять. Лучше по берегу пройтись.

Слишком далеко царевна отходить не стала, присела на пригорок у самой воды, засмотрелась на солнечные блики. Она могла бы часами любоваться покоящимися среди широких листьев горделивыми красавицами-кувшинками. Словно из белого воска вылеплены! А внутри у каждой – солнышко яркое. У берега они обычные, размером с чашку, а чем дальше от берега, тем крупнее. Здесь, в средних топях, растут и чарусьи кувшинки, такие огромные, что человека выдержать могут. Имя свое