ухом. А так – только булькают, выходя из глуби топей, пузыри, да шелестят вверху крылья невидимых летунов. В этом Шурыш все же ошибался – летают тут птицы.

* * *

Сколько еще верст в тумане они одолели, снявшись с привала, Василиса сказать бы не смогла – ей казалось, что путь сквозь трясины занял целую вечность. Но любая дорога когда-нибудь да кончается.

– Все, – выдохнул лозовик, – на месте. Ятрыш-кукиш!

Василиса выпустила из короба лозничков и отерла пот со лба, разглядывая висящую на месте неподвижную стену плотного тумана. Они дошли до границы, которую царевна никогда раньше не пересекала – дальше лежали владения Ражитопа Безрадушного.

Казалось, густой желтовато-серый воздух перед ними можно черпать ложками, как прогорклый кисель, только никто на такое лакомство не позарится. И как в такой беспросветной мгле дорогу сыскать, ведь там даже на расстоянии вытянутой руки ничего не разглядишь? Ползком, что ли?.. Еще и попахивало оттуда чем-то гнилостным, неуловимо-отвратным. Словно нужник недавно почистили.

На душе стало так тоскливо, что впору руки опустить, присесть на кочку да заплакать. А вот листоухие, выбравшись из короба, принялись скакать вокруг, зачарованно охая и ахая в предвкушении грядущего приключения, да и дед глазом своим не моргнул, будто каждый день здесь ходит.

– Туточки он, – беспечно произнес он, оглаживая бороду, – в самой трясине-оржавине и сидит. Недолго осталось.

Василиса поправила платок, сжала покрепче палку и решительно шагнула вперед. Показалось, будто ее ударили под дых да швырнули в натопленную баню – настолько горячим и плотным оказался воздух в царстве Ражитопа. Влага мгновенно пропитала волосы и одежду, залезла за шиворот, прокралась в рукава и сапоги. В стене тумана и в самом деле было невозможно ничего разглядеть, но предусмотрительный Шурыш успел сплести из лозы что-то вроде крепкого кнута, протянул один конец Василисе – держись, мол – и повел вглубь топей.

Жирная и плотная грязь протяжно-смачно хлюпала при каждом шаге, не желая отпускать приглянувшиеся ей ноги. Шурыш размышлял вслух о том, как одолеть Ражитопа, если тот вдруг заартачится, но царевна слушала его вполуха, сосредоточившись на собственном дыхании да на том, чтобы не провалиться в трясину. Эх, жахнуть бы волшбой по туману, мигом его рассеять, ощутить на щеках свежий ветерок! Но нет, нельзя, надо терпеть. И что за глупые условия матушка выдумала, когда прятала у оржавиника талисман? Зачем себе так жизнь усложнять? Спросить бы… да известно, какой будет ответ – никакого.

Лозники ловко прыгали по маленьким кочкам, то пропадая в тумане, то появляясь прямо под ногами. Пот заливал глаза, и Василиса поморгала, оглядываясь. Показалось или туман стал не таким плотным? Действительно – вот уже видны бурые от ржавчины кочки, выступающие из булькающей темной воды, то тут, то там торчат обломанные тонкие стволики деревьев…

Дед Шурыш внезапно остановился, и царевна чудом на него не наступила.

– Пришли, – шепнул лозовик. – Он впереди, царевна, так что ступай осторожно. Давно тебя почуял, теперь примеряется, как бы поудобнее съесть. Ему лишь бы брюхо набить, а уж человечинка – самое то, так что остерегись. Внучата, вперед! Дальше делаем, как договорились.

Сказав это, Шурыш бросил кнут и резво поскакал с малышней куда-то в сторону, растворившись в тумане и оставив Василису одну. Царевна некоторое время постояла, постукивая пальцем по посоху и размышляя. Ражитоп и в самом деле не дурак человечинкой побаловаться, да так она ему и позволит себя без соли и без лука съесть! Усталость и гнетущая тревога отчего-то ослабли, их сменил невесть откуда взявшийся азарт.

– Эгегей, царь Болотный, Ражитоп Безрадушный! Принимай гостью нежданную!

Звонкий крик, казалось, всколыхнул мертвую трясину. Туман качнулся и еще больше посветлел, приподнялся, будто занавес. По засохшим кустам и моховым буграм прошелестел ветерок, а в лужах ржавой воды что-то булькнуло и плеснуло, пошли радужные круги. Наконец самая большая кочка шагах в двадцати от Василисы начала медленно приподниматься над темно-бурой жижей. Неспешно поворачиваясь, пядь за пядью, над поверхностью поднималось нечто – то ли груда грязи, то ли копна пожухшей травы, то ли залежь насквозь прогнившего бурого железа.

Василиса взялась за посох покрепче, не спуская взгляда с ворочающегося болотного царя. Маленькие мутноватые глазенки, нелепый нос, огромный, зубастый рот. А чудище все поднималось и поднималось… Царевна поджала губы и нахмурилась. И как такую тушу без волшбы одолеть-то? Но не бежать же назад, когда так долго и с таким трудом сюда добиралась? Справимся! Поначалу добром попробуем, а по-плохому захочет – так бельма его противные выцарапаем! И вообще – подбоченилась Василиса, гордо задрав подбородок, – негоже царевне перед всякой нечистью страх выказывать! Сам пускай боится!

Шишковатая головенка, вдавленная в расплывшееся, бесформенное тело… бесполезные, никогда не ходившие хиленькие ножки, наполовину утонувшие в багне [41]… ручки под стать – тоненькие, смешные, перепончатые… и как только трясина этакую тушу выдерживает? Почему его не засосет, как дурную, отбившуюся от стада корову? Мокрое туловище – все в потеках и наплывах ржавой коросты, будто пролежавший в земле сотню лет кусок железа. Как с таким говорить, чего требовать? Да полно, понимает ли он речь человечью, помнит ли хоть что-нибудь?

Сквозь гнилую ржавь, через напластования грязи и водорослей Василиса приметила слабый отблеск волшебных каменьев. Точно, тут она, дивная вещица, похищенная ее матерью у загадочного колдуна! Теперь надо быть предельно осторожной, чтобы не спугнуть оржавиника, умаслить и выменять амулет или – если до этого дойдет – украсть или отобрать.

Чудище наконец-то замерло. На человечью букашку оно смотрело растерянно и недоуменно. Какая-то козявка отважилась обеспокоить великого и могучего повелителя? Разбудить-потревожить?! Как посмела?

Нижняя челюсть со скрипом поползла вниз, раздался то ли лязг металла, то ли утробный звук с бульканьем. Василиса съежилась, ожидая услышать могучий рык… но голос у оржавиника оказался неожиданно по-комариному тоненьким:

– Ты кто такая? Я тебя не звал. Чего надо?

Надо – поскорее убраться отсюда, чтоб тебя, урода, не видеть, а главное, не вдыхать нестерпимый смрад. Только сперва – свое получить, без материнского талисмана она не уйдет! Пора вспоминать дворцовые этикеты.

– Позволь представиться, твоя Безотрадность! Зовут меня Василиса, я – царевна, дочь Первуны, некогда твоей гостьи, доверившей тебе на хранение одну безделушку. Нынче моя матушка пожелала получить свое украшение назад. Разумеется, за то, что сберег вещицу, тебе будет предложено достойное вознаграждение, – краем глаза Василиса заметила, как справа в воде что-то мелькнуло, будто бурая спинка змеи скользнула по поверхности. – Не прими это как оскорбление, речь не о плате, что было бы унизительно