Во мне просыпается профессиональный азарт с неким налетом «хулиганства», что нормально для подобных игр, когда процесс превращается в дуэль со множеством ходов и перестановок. И все — ради единственного выстрела в яблочко. Главное — не переиграть, не проскочить ту незримую черту, за которой все построенное может быть разрушено в один миг.

Но нет — пока все нормально. Старший молча складывает мои документы в папку, где уже лежат какие-то бумаги, и выжидающе смотрит на дверь, которая, как по волшебству, открывается, впуская двух новых участников действа: один высокий и плотный, второй пониже и худосочнее.

Алексей безучастно смотрит на них, кажется, он уже в полуобморочном состоянии. Но для меня их появление многое проясняет. Вошедшие заметно отличаются от аккуратных «полицейских» с их стандартными, волосок к волоску, стрижками. Молодые, разбитного вида парни в коротких кожаных курточках и джинсах. Кроссовки и небрежные шевелюры.

Старший вскакивает, показывает на меня взглядом и молча передает папку с моими документами парню повыше. Тот принимает ее и жестом предлагает мне следовать за ним. Одному. Я спрашиваю, кто будет переводить нашу беседу. Высокий улыбается и говорит, что моего второго родного языка вполне достаточно для общения. Мы прекрасно поймем друг друга без перевода, он в этом уверен.

— Пошли, — с легким акцентом безапелляционно добавляет он по-русски.

Молча поднимаюсь и следую за ним. Второй парень тоже выходит. Спиной я чувствую взгляд Алексея. Мне несложно представить его расширенные глаза. Когда-то я сам испытывал подобное, но это было давно.

Мельком смотрю на часы — ого, уже около часа дня. Поднимаемся на пол-этажа и, подойдя к шлюзовой двери, по очереди просачиваемся в коридор соседнего корпуса. Здесь все зашито в пластик и дерево, на полу ковровое покрытие, скрадывающее звук шагов. Идем по коридору, который слегка подсвечивается по мере нашего продвижения и снова погружается в полумрак у нас за спиной.

По обеим сторонам — одинаковые двери. Вопреки правилам пожарной безопасности, все они открываются внутрь. Показательно, однако. У одной из таких дверей наконец останавливаемся. Высокий парень проводит электронной картой вдоль пластины датчика, и дверь открывается, впуская нас в темное помещение, где, впрочем, тут же вспыхивает свет. Включается кондиционер под потолком, нас обдает струей холодного воздуха. «Вот это техника! — думаю я. — Не хватает только дружеского застолья».

Усаживаюсь в кресло из прозрачного пластика. Парни устраиваются на стульях напротив. На столе, словно карты в сложном пасьянсе, раскладываются бумаги. Некоторые из них начинаю узнавать и понимаю, что ребята в полицейской форме успели нарыть для штатских коллег кое-какой материальчик. Иными словами, заработав свои очки, передали нас с Алексеем дальше по инстанции. А эти решили, что и без Алексея можно обойтись.

Начинается веселый разговор глухих со слепым. Один (я) что-то вспоминает, а двое других (они) все время что-то переспрашивают, хотя в бумагах и так все написано. Разговор крутится вокруг одной, другой, третьей темы, и вновь возвращается к уже сказанному. Вопросы сыплются как из рога изобилия. Кто? Когда? Зачем? Как? По какой причине? В какое время? С кем? Для кого? А это когда? А это зачем? А это почему? Прям игра в буриме, когда спонтанно произнесенные слова рифмуются и соединяются в складное стихотворение на заданную строгим учителем тему. Моим собеседникам итоговая оценка известна, так что игра идет все время у одних ворот. Вспотевшая спина прилипает к спинке кресла. Парни разделены пространством большого стола (сидят по краям), и приходится поворачиваться то к одному, то к другому.

Камер не видно, но они тут есть, я не сомневаюсь. Мои собеседники вообще ничего не записывают. Иногда то один, то другой выходит из комнаты и, вернувшись, обрушивает на меня новую порцию вопросов, которые, как пить дать, заготавливает невидимый режиссер. Под ложечкой начинает посасывать, крохотный червячок голода постепенно вырастает в удава, готового сожрать себя самого. Но моих собеседников это не интересует, они заняты своим делом.

Темы повторяются уже по десятому или по двадцатому кругу, все непонятные эпизоды разжевываются. Пытаюсь лавировать между бурунами поднадоевших вопросов, намеков и уточнений. Все это уже порядком надоело, но ни в коем случае нельзя позволить себе взорваться или, наоборот, замкнуться. «Мир не любит пустоты, а природа не терпит резких скачков» — так, кажется, говорил Ломоносов. Не дословно, но по смыслу верно. Играть по чужим правилам — хуже некуда. Если начал играть — играй до конца.

Спустя еще какое-то время мои собеседники начинают пробуксовывать, такое впечатление, что они ищут поддержку не то друг у друга, не то у невидимого мне режиссера. Спотыкаются в своих вопросах, словно загнанные лошади. Ретивые скакуны на глазах превращаются в измученных кляч. Ну что, ребята, сдулись? Расслабляться, однако, нельзя. В любой момент они могут выкинуть новый фортель, и мало не покажется. Это ведь их игровое поле, в конце концов.

Дверь неожиданно открывается, и в комнате появляется еще один штатский. Его лицо кажется мне знакомым. Он старше своих коллег, полноватый, но крепкий, взгляд внимательный. Где-то я его точно видел, но где?

Память, словно котенок, разматывает клубок прошлого. Ну да, конечно же. Два года назад, курс в западноберлинской академии для сотрудников спецайнзацкоманд. Он был наблюдателем в группе преподавателей по боевой и специальной подготовке. В зале всегда сидел в уголочке, наблюдая за происходящим. Вот, значит, какой вы преподаватель. Ну что же, неплохо, что вспомнил. Что-то у вас, ребята, не заладилось, если сам режиссер на сцену вышел, а может, вывел кого-то из ведущих актеров.

Позволил себе посмотреть на часы — уже около пяти, скоро вечер. Нас не представляют друг другу, просто разговор продолжается в расширенном составе. Вдруг собеседники хлопают себя по лбу: у нас же сто лет маковой росинки во рту не было. Поступает предложение перейти в другое помещение. А чего спрашивать? — как будто у меня выбор есть. В сопровождении теперь уже троих вновь идем по лабиринту здания.

Меняются этажи и коридоры. Худощавый парень остается за дверью очередного отсека, высокий подбирается, становится предупредительным, только «преподаватель» чувствует себя в своей тарелке.

Входим в шикарный кабинет, обставленный великолепно отреставрированной мебелью. Со вкусом и ничего лишнего. На массивном рабочем столе разложены закрытые папки. Столик в углу накрыт на троих. На сервировочной тележке стоят термосы с чаем и кофе. Ветчина, колбасы, сыр, хрустящие булочки, фрукты и еще много чего, слюной можно захлебнуться.

«Преподаватель» приглашает подкрепиться. Да кто бы возражал! Высокий услужливо предлагает попробовать то одно, то