Что-то в его чертах смягчилось, хотя в приоткрытых глаза горела та же острая потребность.

– Просто двигайся. – Он положил ладони мне на бедра, немного приподнял меня, опустил и издал глубокий звук. – Вот так. Ты не ошибешься. Неужели ты еще не поняла этого?

Не знаю, о чем он, но я повторила его движения: вверх и вниз. На его рубашку падал снег, моя ладонь соскользнула, наклонив меня вперед. От прикосновения к какой-то точке глубоко внутри меня разошлись волны мощного наслаждения.

– Так? – выдохнула я.

Его руки крепче сжали мои бедра.

– Именно так.

При каждом движении я задевала эту точку, и меня пронзали новые толчки наслаждения. Я невольно задвигалась быстрее. Закрыв глаза и откинув голову, я знала, что он наблюдает за мной. Знала, что его взгляд прикован к моей груди и тому месту, где мы соединяемся, и это знание действовало на меня слишком сильно.

Напряжение хлынуло через край, сокрушив меня. Я вскрикнула, содрогаясь, все тело свело спазмами сильнейшего экстаза.

Тогда начал двигаться он, перекатив меня на спину под себя и вдавив свои бедра в мои. Его рот завладел моим, а его тело – моим телом, оно с потрясающей неукротимостью билось на мне, во мне, пока, казалось удовольствие не стало нарастать снова. Он словно утратил всякий контроль. Его большое тело двигалось на моем, в моем, пока он с силой не прижался ко мне и не содрогнулся, а наш поцелуй не поглотил его крик.

Не знаю, как долго мы лежали под падающим снегом, наши сердца и дыхания медленно успокаивались. Я по-прежнему держала его за плечи, он прижимался лбом к моему лбу. Некоторое время спустя я осознала, что он поглаживает большим пальцем мою талию.

Жар страсти остыл, и следом за ним пришло замешательство. Не сожаление, не стыд. Просто… замешательство.

– Я не… не понимаю, – прошептала я хрипло.

– Чего ты не понимаешь? – Он сдвинулся на мне.

– Ничего. Как это вообще случилось?

Он начал высвобождаться, и я поморщилась.

Он остановился, сдвинув брови.

– С тобой все хорошо?

– Да.

Я закрыла глаза. Несколько секунд он оставался неподвижным, а потом лег сбоку от меня.

– Уверена?

Я кивнула.

– Посмотри на меня и скажи, что тебе не больно.

Я открыла глаза и посмотрела на него. Он поднял бровь, похоже, не сознавая, что вокруг нас падает снег.

– Со мной все хорошо.

– Ты поморщилась, я же видел.

Я недоверчиво покачала головой. Мой дар стал абсолютно бесполезен – я чувствовала слишком много, чтобы сосредоточиться, поэтому я даже не могла… сжульничать.

– Вот этого не понимаю. Если только последние пара дней не были полностью игрой моего воображения.

– Нет, ничего не было игрой твоего воображения. – Он окинул взглядом мое лицо. Я сморгнула снег с ресниц. – Ты прямо сейчас жалеешь, что вот это произошло?

Я могла солгать, но не стала.

– Нет. А… ты?

– Нет, Поппи. Мне неприятно даже то, что ты об этом спрашиваешь. – Он отвернулся и сжал зубы. – Когда мы впервые встретились, это было… не знаю. Меня влекло к тебе. Я мог забрать тебя тогда, Поппи. Мог предотвратить многое из того, что случилось, но я… я многое упустил из виду. Каждый раз рядом с тобой я не мог отделаться от ощущения, будто я тебя знаю. Думаю, теперь я понял почему.

Он произнес эти слова так, словно они были ответом на то, почему мы начали с того, что я ударила его кинжалом в сердце, а закончили тем, что сорвали друг с друга одежду. Я поежилась от холодного влажного воздуха и опять покачала головой.

Взаимное притяжение ничего не объясняет.

– Тебе холодно. – Поднявшись на ноги одним плавным движением, он застегнул штаны на единственную уцелевшую пуговицу и протянул руку. – Надо отсюда уходить.

Да, надо. По крайней мере, мне. Ему, наверное, нет, учитывая то, что его пырнули в грудь, а через несколько минут он был в полном порядке.

Я взяла его за руку и заявила то, о чем, как мне казалось, ему нужно напомнить:

– Я пыталась тебя убить.

– Знаю. – Он поставил меня на ноги. – И я не могу тебя винить.

Я ошеломленно уставилась на него, а он наклонился и подхватил мои штаны.

– Не винишь?

– Нет. Я лгал тебе. Я предал тебя и сыграл роль в смерти людей, которых ты любила. – Он перечислял причины, будто список покупок. – Удивляюсь, что это был первый раз, когда ты попыталась.

Я продолжала изумленно пялиться на него.

– И сомневаюсь, что последний.

Он опустил уголки губ, обнаружив, что застегнуть штаны не получится, поскольку все пуговицы валяются где-то в снегу. Выругавшись вполголоса, он взял мою рубашку. Она была разорвана прямо посередине. Он схватил края и стянул, словно это могло починить ткань. Выругался еще раз и, сдавшись, снял через голову собственную рубашку.

– Вот.

Я стояла, спрашивая себя, не помешалась ли я от потери крови и посторгазмического блаженства. Может, дело и в том, и в другом, поскольку я не могла поверить в услышанное.

– Ты… не сердишься?

Он поднял бровь и встретился со мной взглядом.

– А ты все еще на меня сердишься?

Мне не нужно было об этом раздумывать.

– Да. Я все еще злюсь.

– И я еще злюсь на то, что ты ударила меня кинжалом. – Он шагнул ко мне. – Подними руки.

Я подняла.

– Между прочим, ты не промахнулась мимо сердца. Прекрасно справилась, – продолжал он, надевая мне через голову свою рубашку и расправляя рукава на моих одеревеневших руках. – Вот почему у меня ушла минута, чтобы догнать тебя.

– Больше, чем минута.

Мой голос прозвучал приглушенно, а голова на мгновение застряла в рубашке.

Он приподнял уголок губ.

– Пара минут.

Я опустила взгляд на рубашку. Спереди зияла прореха, не на уровне моей груди, а на животе. Я посмотрела на его голую грудь. Там была рана, а вокруг нее – покрасневшая, разорванная кожа. Мне стало нехорошо. Я покачала головой.

– Она заживет?

– Через несколько часов все будет хорошо. Может, даже скорее.

– Кровь атлантианца, – прошептала я и тяжело сглотнула.

– Мое тело немедленно начинает восстанавливаться после любой несмертельной раны, – объяснил он. – И я покормился. Это помогло.

«Я покормился».

Я вскинула руку к горлу, к двум крошечным ранкам, которые, судя по ощущениям, уже начали заживать. По мне пробежал слабый укол удовольствия. Я отдернула руку.