Teos или Deos. Главное в том, что древнекитайское "ди" никогда не означало Бога Единого. "Ди" во времени и пространстве было множество, и уже иньцы, обозначая свое Верховное божество, бога центра, добавляли к имени нарицательному эпитет Всевышний ("Шан-ди"). В своей общей массе "ди" в китайской традиции — не просто божества, а божественные первопредки, совершенномудрые правители, культурные герои "небесного" происхождения, время которых начинается с "Желтого Предка" (Хуан-ди), т. е. в эпоху, приближенную к исторической. Правда, "Старец с берегов Желтой Реки" и Ван Би квалифицируют "ди" Лао-цзы как "Небесное божество" ("Тянь ди"), но небеса их времен населяли целых пять подобных божеств ("у ди"), так что опять-таки речь идет "об одном из...", пусть даже самом главном.

Последнюю строку переводчики часто переводят: "Похоже, он предшествует небесному Владыке". Однако это единственный и весьма сомнительный случай, когда Лао-цзы использует для выражения уподобления иероглиф "сян"; к тому же в наиболее древних вариантах текста: мавандуйских рукописях и у "Старца..." этот иероглиф пишется без ключа "человек" и, следовательно, означает "образ". Это тот первообраз мира, "великий образ", который возникает в Дао до появления всего сущего и опережая возникновение Космоса как такового, порождает его. Образы и божества — вот самое раннее, что только может быть в мире и чему тем не менее Дао предшествует! Впервые такое толкование дал в своем комментарии к этому стиху Лао-цзы Ван Ань-ши (XI в.): "образ — начало форм; божество — прародитель живого". И ряд современных авторов разделяет такую трактовку текста; я к ним присоединяюсь.

Источник: Лао-Цзы. "Книга Пути и благодати" пер. И. Лисевича, 2002, стр. 55

5. Польза пустоты ("Небо и Земля не милосердны, им вся тьма существ — что пёсий идол из соломы...")

Небо и Земля не милосердны,

Им вся тьма существ —

Что пёсий идол из соломы,

Не милосерд и совершенномудрый —

Ему, что пёсий идол из соломы,

Все сто родов людских.

Меж Небом и Землей,

Словно кузнечный мех,

Нескудеющая пустота.

Чем сильнее движенье —

тем больше она источает...

Бессчетны утраты от многих речей —

Не лучше ли пребывать в середине?!

Комментарий И.С. Лисевича

Милосердие есть величайший дар духовности, оно одно способно оборвать бесконечную цепочку зла, которую ничто иное прервать не может. Конфуций почитал милосердие — жэнь наивысшим качеством благородного мужа, определяя его как "любовь к другим людям" и как стремление "не делать другим того, чего себе не желаешь" (сравни слова Евангелия от Матфея). Любовь к постороннему, способность поставить себя на его место и сочувствовать, сопереживать ему, что есть непременное условие истинного счастья (ср. древнерусское: "со-частие"), свойственно лишь человеку (отсюда смысловой ключ "человек" в иероглифе "жэнь") на высших ступенях его нравственного развития. Несколько странное, хотя бы и в отрицательном плане, приложение этого понятия к Небу и Земле выглядит более естественным, если вспомнить воззрения древних китайцев. Небо, как и Земля, были для них существами живыми — достаточно взглянуть на иероглиф "небо", изображающий "великого человека" с увенчанной главой. У Неба, согласно представлениям китайской древности, есть сердце, у Земли — кровеносные сосуды, оба они наделены сознанием и волей, однако у этой надмировой пары нет "ближних" и аналогов вообще, им некого поставить рядом с собой, не с кем себя сравнить, а ведь смысл иероглифа "жэнь" — "милосердия", зафиксированного в двух параллельных чертах, именно в сопоставлении, аналогии, сопереживании. Возвышаясь над всеми, они равно изливают свою благостыню не только на человека, который "всего дороже", но вообще на все сущее, на великое и малое, вплоть до деревьев и трав, до гадов и насекомых. Они как бы по ту сторону добра и зла, хотя только "как бы" — ведь Дао всегда на стороне добрых. Их высшее милосердие кажется порой бесчеловечным, но это лишь видимость. Таким должен быть и человек, достигший высшей ступени духовного совершенствования, — он бесстрастен и дает свершиться высшей справедливости.

Образ, с помощью которого Лао-цзы поясняет свою мысль, некогда был у каждого на виду, ныне же забыт и восстанавливается с трудом. Судя по отрывкам старых текстов, "соломенное чучело собаки в древности использовалось при жертвоприношении" предкам, когда в присутствии всех родичей один из членов клана изображал покойного предка, а другой молил его о помощи и благоволении. Присутствие собаки в обряде не случайно — в мистических ритуалах многих народов она предстает своего рода проводником души, позволяющим ей благополучно проникать из среднего солнечного мира в нижний мир смерти или наоборот. Не случаен и материал, из которого делался этот идол, — мертвая солома напоминает о наполненном скрытой жизнью зерне, о погребении и воскресении, о возвращении через смерть к жизни, о связи мира живых и мира мертвых. Наконец, не случайно и то, что после совершения обряда богато и ярко изукрашенное, до тех пор бережно хранимое изображение втаптывали в грязь или просто сжигали — поводыря души возвращали в тот потусторонний, подземный мир, откуда ненадолго он вывел дух покойного для общения с его потомками и принятия их даров.

Ну, а нас "песий идол" подводит к тем обобщениям, которые Лао-цзы хотел между строк подсказать своему читателю. Все в мире имеет свой срок: начало и конец, время расцвета и увядания. Еще недавно идола украшали желто-синим узором, изящными вышивками, красным шелковым шнурком; в ожидании обряда он хранился в ящике под узорным платком, его торжественно встречали всем кланом и почтительно провожали. Но вот окончен обряд — и соломенный идол не нужен никому. То, чему поклонялись, втоптано в грязь, ибо дух ушел из раскрашенной оболочки. "Прохожие топчут его голову и хребет, а сборщики топлива берут, сжигают его, и все кончено!" Таков мир, где вся жизнь есть жертвоприношение и где пышный праздник устраивался не ради сухой соломы, не ради бренного тела, но ради того незримого, что не на долгий срок было в них заключено.

Потому-то человек высшего совершенства должен следовать Небу и Земле в их бесстрастности, ему следует не сострадать, а дать проявиться высшему благу, высшему милосердию. Великим надмировым существам Небу и Земле он должен подражать во всем. Ведь в их пределах весь наш сущий мир, неистощимо порождаемый лежащей между землей и небом пустотой. "Небо и Земля предельно высоки и предельно широки... Их милость и благоволение распространяются