– Это все из-за погоды, господин, – ответил отец Кутберт. – Господин Этельред не смог найти достаточно припасов…

– Скажи ему, что в Лундене есть еда!

Но я знал, что трачу слова впустую.

* * *

В середине апреля Этельред наконец-то явился, и наши объединенные силы составляли теперь почти восемьсот человек. И лишь четыреста из них, даже меньше, были настоящими воинами. Остальных набрали из фирда Беррокскира или вызвали из земель Южной Мерсии, которые Этельред унаследовал от отца – брата моей матери. Люди фирда были фермерами и явились с топорами и охотничьими луками. Несколько человек имели мечи и копья, еще меньше носили доспехи не только из кожи. У остальных же не было ничего, кроме заточенных мотыг. Мотыга может стать страшным оружием в уличной драке, но вряд ли она подходит, чтобы уложить викинга в кольчуге, вооруженного топором, коротким и длинным мечами и прикрывающегося щитом.

Больше всего пользы будет от воинов моего отряда, от такого же числа воинов личного отряда Этельреда и от трехсот гвардейцев Альфреда, которых возглавлял зловещий Стеапа с угрюмым лицом. Вот эти опытные люди будут сражаться по-настоящему, в то время как остальные явились только для того, чтобы наше войско выглядело большим и угрожающим.

Однако, по правде сказать, Зигфрид и Эрик точно знали, какие мы «угрожающие». Всю зиму и раннюю весну путники поднимались по реке из Лундена и некоторые из них, без сомнения, были шпионами братьев. Братья будут знать, сколько человек мы ведем и сколько в нашем войске истинных воинов.

Те же самые шпионы, должно быть, доложили Зигфриду о том, что мы наконец переправились через реку на северный берег.

Мы переправились выше по течению от Коккхэма, и на это ушел целый день. Этельред ворчал насчет задержки, но брод, которым мы воспользовались (непреодолимый всю зиму) был глубоким, и лошадей приходилось уговаривать входить в воду, а припасы – грузить на суда, чтобы переправить на другой берег. Только не на судно Альфреда: Этельред настоял на том, что этот корабль не для перевозки грузов.

Альфред отдал своему зятю для этой кампании «Хеофонхлаф». То было меньшее из речных судов Альфреда, и король натянул над кормой навес, чтобы затенить местечко как раз перед площадкой рулевого. В тени лежали подушки, шкуры, стояли стол и стулья, и Этельред провел там весь день, наблюдая из-под навеса за переправой, пока слуги приносили ему кушанья и эль.

А еще он наблюдал за Этельфлэд, которая, к моему удивлению, сопровождала мужа.

Впервые я заметил ее, когда она шла по маленькой приподнятой палубе «Хеофонхлафа». Она увидела меня и приветственно подняла руку.

К полудню меня и Гизелу призвали к Этельреду, который встретил Гизелу как старую подругу – хлопотал вокруг нее и потребовал, чтобы ей принесли плащ на меху.

Этельфлэд наблюдала за этой суетой, потом посмотрела на меня отсутствующим взглядом.

– Ты собираешься вернуться в Винтанкестер, моя госпожа? – спросил я ее.

Она была теперь женщиной, женой олдермена, поэтому я назвал ее «моя госпожа».

– Я отправляюсь с вами, – вежливо сказала она.

Это меня испугало.

– Ты отправляешься… – начал было я, но не договорил.

– Таково желание моего мужа, – очень официально произнесла она.

Потом в ней промелькнула прежняя Этельфлэд – она быстро улыбнулась мне и добавила:

– И я этому рада. Я хочу увидеть битву.

– Битва – не место для госпожи, – твердо проговорил я.

– Не беспокой женщину, Утред! – крикнул через палубу Этельред, услышавший мои последние слова. – Моя жена будет в полной безопасности, я ее в этом заверил.

– Война – не место для женщин, – настаивал я.

– Она желает видеть нашу победу, – так же настойчиво возразил Этельред. – И она увидит ее, не так ли, моя уточка?

– Кря-кря, – сказала Этельфлэд так тихо, что только я мог ее услышать.

В ее тоне звучала горечь, но, когда я взглянул на нее, она мило улыбалась мужу.

– Я отправилась бы тоже, если бы смогла, – сказала Гизела.

Потом прикоснулась к своему животу. Ребенок еще не родился.

– Ты не можешь, – ответил я и был вознагражден притворной гримаской.

И тут мы услышали рев ярости с носа «Хеофонхлафа».

– Человек не может поспать! – кричал кто-то. – Ты, сакский эрслинг! Ты меня разбудил!

Отец Пирлиг спал под маленькой носовой площадкой, и какой-то бедняга нечаянно его потревожил. Валлиец выполз на неяркий дневной свет и заморгал на меня.

– Великий Боже, – сказал он с отвращением, – да это господин Утред!

– Я думал, ты в Восточной Англии, – откликнулся я.

– Я был там, но король Этельстан послал меня сюда. Он хочет, чтобы я присмотрел, как бы вы, никчемные саксы, не обмочили себе ноги при виде норвежцев на стенах Лундена.

Только мгновение спустя я вспомнил, что «Этельстан» – христианское имя Гутреда.

Пирлиг подошел к нам, в грязной рубашке, покрывавшей пузо, на котором болтался деревянный крест.

– Доброе утро, моя госпожа, – жизнерадостно обратился он к Этельфлэд.

– Уже день, отец, – сказала Этельфлэд, и по ее теплому голосу я понял, что ей нравится валлийский священник.

– Разве уже день? Великий Боже, я спал, как ребенок. Госпожа Гизела! Рад тебя видеть. Боже мой, да здесь собрались все красавицы!

Он с сияющим видом посмотрел на двух женщин.

– Если бы не шел дождь, я бы подумал, что меня вознесли на небеса. Мой господин…

Последние два слова была адресованы моему кузену, и по тону Пирлига сразу стало ясно, что они не дружат.

– Тебе нужен совет, мой господин? – спросил Пирлиг.

– Совершенно в нем не нуждаюсь, – грубо ответил кузен.

Отец Пирлиг ухмыльнулся мне:

– Альфред попросил меня прибыть сюда в качестве советника.

Он почесал на пузе блошиный укус.

– Я должен давать советы господину Этельреду.

– Как и я, – сказал я.

– И без сомнения, господин Утред даст тот же совет, что и я, – продолжал Пирлиг, – а именно – мы должны двигаться, как сакс при виде валлийского меча.

– Он имеет в виду, что мы должны двигаться быстро, – объяснил я Этельреду, который отлично знал, что именно имел в виду валлиец.

Кузен как будто меня не услышал.

– Это было намеренное оскорбление? – чопорно спросил он отца Пирлига.

– Да, господин! – ухмыльнулся Пирлиг. – Намеренное!

– Я убил дюжины валлийцев, – заявил кузен.

– Тогда с датчанами ты расправишься легко, так? – ответствовал отец Пирлиг, отказываясь обижаться. – Но мой совет остается прежним, господин. Торопись! Язычники знают, что мы идем, и чем больше времени ты им дашь, тем несокрушимее будет их защита!