самого Господь Бог, и жена, и детки твои узрят такие же слезы, как и те плачут сироты, напрасно побитые. И сам ты, треокаянный и бесславный ненавистник рода христианского, и наш верный изменник, и самого истинного сатаны сын и друг диаволов, впадешь в бездну преисподнюю, из нее же никто не возвращался. В конец ведаем, завистник и верный наш непослушник, как ты то дело ухищренным и злопронырливым умыслом учинил: а товарища твоего, дурака и худого князишка, пытать велим, а страдника Климку велим повесить.

Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди свои на востоке, и на западе, и на юге, и на севере вправду. И мы Божии дела и наши, государевы, на всех странах полагаем, смотря по человеку, а не всех стран дела тебе одному, ненавистнику, делать, ибо один бес на все страны мечется. Воздаст тебе Господь Бог за твою к нам, великому государю, прямую сатанинскую службу!"

Алексей вполне отошел от своего сонного состояния, и теперь был переполнен гневом, которым, потрясая скипетром, он угрожал издалека нерадивому воеводе. Царь поднялся с места, и ходил туда и сюда по маленькой комнатке шатра. Сначала царь ходил очень быстро, но затем стал замедляться, а потом и лицо его изобразило признаки если не раскаяния, то задумчивости.

– Нет, Феофилакт, эдак он не поймет, испугается только. Давай-ка иначе перепишем.

Феофилакт Порфирьевич кивнул головой и взялся вновь за перо.

– «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руссии врагу Божию, и богоненавистцу, и христопродавцу, единомысленнику сатанину и врагу проклятому, ненадобному шпыню князю Борису Семеновичу Шереметьеву. Сам сатана в тебя, врага Божия, вселился! Кто тебя, сиротину, спрашивал надо мною, грешным, властвовать и приказы мои переменять? Воспомяни, окаянный: кем взыскан? от кого пожалован? на кого надеешься? кого не слушаешь? пред кем лукавствуешь? Самого Христа не чтишь, и дела его теряешь! Ведаешь ли бесконечною муку у него, кто лестью его почитает и кто пред государем своим лукавыми делами дни свои провожает и указы переменяет, и их не страшится? Воспомяни евангельское слово: всяк высокосердечный нечист пред Богом! Писаны к тебе и посыланы наши, государевы, грамоты с милостивым словом такие, каких и к господам твоим не бывало – а ты тем вознесся и показал упрямство бусурманское. Ведай себе то, окаянной: тот не боится царева гнева, которой надежду держит на отца своего сатану, и держит ее тайно, чтоб никто ее не познал, а перед людьми добр и верен показует себя. И буде ты желаешь впредь от Бога милости и благословения, и не похочешь идти в бездну без покаяния, и в нашем государевом жалованье быть по-прежнему, то тебе б, оставя всякое упрямство, учинить по сему нашему указу, послать к стольнику Змееву тотчас полк рейтар да полк драгунов, дав им денежное жалованье. Ведай себе и то, что буду сам у чудотворцев милости просить, и обороны на тебя со слезами, не от радости буду на тебя жаловатца. И узнаешь ты бесчестие свое, и я тебе за твое роптание спесивое учиню то, чего ты век над собою такова позору не видывал. Знай же, что тому Бог будет мстить в страшный свой и грозный день, кто нас, великого государя, озлобляет к людям, и кто неправдою к нам, великому государю служит. Рассудит Бог нас с тобою, а опричь мне того, нечем с тобою боронитца!"

Закончив диктовать, царь покачал головой, затем махнул рукой, и молча направился к иконам, встал перед ними на колени и некоторое время молился. Поднявшись, он с просветлевшим лицом, обернулся к Феофилакту.

– Нет, Порфирьич! Нельзя так. Не от хорошей ведь жизни он пишет мне про голод и про бегство своих людей со службы? Должно быть, и верно так. Воевода он старый и испытанный, сколько за ним боев. Стало быть, и впрямь тяжело князю Борису Семеновичу приходится, раз уж решил мне так писать, не боясь моего гнева. А если я гнев тот сейчас выкажу, обижу и напугаю старого верного война? Кому хорошо о того будет, ему, мне, или всему войску? Нет, никому. А мне, не стыдно ли будет думать, что я того, кто в отцы мне годится, опозорил, обругал, к тому же несправедливо? А он, грешный, станет ли лучше воевать от моей ругани? Ой, и сомневаюсь я, Феофилакт. Нет уж, Порфирьич! Так мы делать не будем – Алексей укоризненно посмотрел на старого дьяка, как будто тот сам придумал прежние два гневных письма, – Пиши!

– «Верному и избранному и радетельному о Божиих и о наших государских делах, наипаче же христолюбцу и миролюбцу, нищелюбцу и трудолюбцу, и нашему государеву всякому делу доброму ходатаю и желателю, архистратигу и воеводе нашему князю Борису Семеновичу Шереметьеву. Учинилось нам ведомо, что под твоим началом ратные люди Севского и Белгородского полков, будучи на службе в беспрестанных походах долгое время, изнуждались и запасов лишились, и многие от той великой нужды разбежались, и теперь бегут беспрестанно, а которые и осталось, тех оставить долее на службе никак нельзя. Того прежде не ведая, велели мы тебе отпустить к стольнику Семену Змееву в полк наших ратных людей для Божия и нашего скорого дела, и ты, по тяготам своим, не послал их по нашему указу, куда им идти велено. И в том ты неповинен, а повинен, что нам об этом прежде того не отписал, и от того Змеева полк от литовских людей сильно потерпел. И то ты сделал негораздо, позабыв нашу государскую милость к себе, нас, великого государя, прогневил, а себе безчестье учинил: мог сделать добром, а совершил бездельем. Но не люто есть пасти, люто есть падши не востати: так и тебе подобает от падения своего пред Богом, что до конца впал в печаль, востати борзо и стати крепко, и уповати, и дерзати. Воистинно, Бог с тобою есть и будет, во веки и на веки; сию печаль да обратит тебе в радость и утешит тебя, грешного, вскоре. Повели же вновь учинить по нашему указу, послать к стольнику Змееву тотчас полк рейтар да полк драгунов, дав им денежное жалованье. А нашего государского гневу на тебя ни слова нет. Упование нам Бог, а прибежище наше Христос, а покровитель нам есть Дух Святый!».

Довольный последним письмом, царь снова сел на трон, и посмотрел на Феофилакта.

– Что же и царевнам напишем? – поинтересовался тот – От них от одних писем целая пачка.

– Что же, давай! А потом вели совет