Глава 2

К полудню, утренняя хмарь и морось рассеялась, и из-за туч вышло солнце, сначала показавшись редкими и робкими лучиками, а затем начав припекать по-летнему, во всю силу. Матвей Артемонов ехал рысью по лесу, где жара не чувствовалось, зато весь сосновый бор, выйдя из тумана и перестав быть серым и мрачным, искрился солнечными пятнами рыжего и зеленого цвета. Все лесные обитатели также оживились, и со всех сторон раздавался шорох, писк, треск веток и птичьи крики, а легкий ветерок шумел в листве и хвое. Лошадь шла легко и резво, также легко было и на душе у Матвея, который, после нескольких часов учений со своей ротой, тяжелых но не прошедших даром, ехал в приказную избу, исполнять, возможно, наиболее важную часть работы любого московского военачальника: возиться с бумагами и составлять отписки. Его рейтарская рота относилась к полку немца фон Блока, где сам Матвей служил майором, и должен был, в некоторых случаях, возглавлять не только свою роту, но и целую шквадрону. Несмотря на очевидные проявления милости и долгие разговоры о военном деле, которые он вел время от времени с Артемоновым, царь так и не решился поставить русского человека, тем более совсем незнатного, сразу же во главе полка немецкого строя, и пожаловал Матвея хоть и высокой, но подчиненной должностью, призвав того как можно внимательнее следить за нехристем-полковником, да как следует запоминать: как и что тот делает. Разумеется Артемонов, должен был как можно чаще отписывать о своих наблюдениях самому царю. Подполковником в полку был стольник из знатного московского рода, не обученный даже грамоте, однако роль он играл декоративную, и в управление полком почти не вмешивался, что его самого вполне устраивало в силу глубочайшего презрения и подозрительности, которые он питал и к немцам, и к полкам нового строя. Свое назначение стольник воспринимал как ссылку, и старался предпринимать как можно меньше каких бы то ни было действий, связанных с полком, направляя освободившееся время на написание многочисленных челобитных царю и воеводам. Больше половины ротмистров в полку были, как и фон Блок, немцами, тогда как почти все остальные – поляками или казаками. Матвей, однако, добился того, чтобы ротмистром в его шквадрону был назначен Архип Хитров, который хоть и проклинал каждый день Артемонова за такую протекцию, но прекрасно справлялся со своими обязанностями, и был ему большой поддержкой. Полк фон Блока был, с точки зрения происхождения его всадников, самым настоящим лоскутным одеялом, как, впрочем, и любой рейтарский полк в действовавшем на Смоленщине и в Великом Княжестве московском войске. Три-четыре роты в нем были составлены из небогатых дворян и детей боярских, собранных, вопреки обычаю, из самых разных городов и уездов. Именно ими и поставлен был руководить Артемонов, в надежде на то, что, пройдя подготовку под его руководством, эти рейтары и сами смогут со временем нести офицерскую службу. Примерно столько же было в полку и донских казаков, которые, однако, донскими были лишь по названию, а в действительности еще с самого Смутного времени жили отдельной слободой в одном из северных городов. Матвей порой завидовал ротмистрам, которым достались под начало казаки, которые, как и дворяне, с детства готовились к военной службе, однако были лишены сословной спеси и не поглощены беспрерывными местническими спорами. Разве что при проходе деревень за казаками нужно было присматривать с особенным вниманием. Наконец, в полку была еще одна рота, про существование которой начальные люди полка старались, хотя и безуспешно, забыть, как про страшный сон. Она состояла из даточных людей крупного монастыря, и при ее создании предполагалось, что архимандрит пришлет подчиненных ему уездных дворян. Такие в роте, и правда, были, однако в количестве не более десяти человек, в остальном же рота включала в себя поповских и дьяческих детей, а также с дюжину самых настоящих пахотных крестьян. В усердии им отказать было нельзя, однако из-за того, что более половины роты впервые село на лошадь уже в полку, а оружие в руках держало и того меньше людей, обучение их шло тяжело, постоянно создавая начальным людям кучу неприятностей, но зато и часто подавая повод для смеха и веселья. Назначение в эту роту приберегалось полковником фон Блоком как мера самого сурового наказания неисправных офицеров, которой он им частенько и угрожал. Сегодняшнее учение, как и любое другое, состояло из отработки простых, на первый взгляд, действий: умения держать строй и перемещаться согласованно по знакам труб и барабанов, а также стрелять залпом по команде. Постепенно, слаженность всадников каждой роты, и рот между собой, улучшалась, так что Матвей всегда испытывал подъем, наблюдая за движущейся по его приказу, под мрачноватую музыку барабанов и рожков, силу, распространявшую запах пороха, железа и конского пота. Это воодушевление, к концу учения, сменялось довольно сильной, но приятной усталостью, почти как после настоящего боя. Всегда хотелось в это время присесть где-нибудь на завалинку, выпить белорусской браги и поболтать с Архипом и другими сослуживцами, однако почти каждый день приходилось подавлять это чувство, и скакать почти десять верст в проклятую приказную избу. Путь туда из расположения полка лежал через весьма густой лес по почти незаметной тропинке, и одинокий путник, проезжая там, всегда рисковал стать жертвой польских загонщиков, да и просто разбойников, поэтому Матвей брал с собой в сопровождение пару-тройку рейтар, которые, вместо того, чтобы отдохнуть вместе с товарищами, мрачно тащились за ним через лес.

Долго ли, коротко ли Артемонов со своими провожатыми прыгал через пни и объезжал необъятные лесные лужи, но вдали, наконец, показалась деревня, где стояло начальство Большого полка, и на ее окраине приказная изба, куда и направлялся Матвей. Точнее говоря, изба была самая обычная, деревенская, хотя и отличавшаяся размерами и добротностью постройки, а приказной ее делали помещавшиеся временно внутри полковые дьяки, подьячие и начальные люди со всем их необозримым бумажным хозяйством. По внешнему виду мало кто заподозрил бы, какую важную роль играла изба в действиях завоевавшего уже половину Белой Руси полка, разве что два постоянно дежуривших у ворот стрельца да дюжина привязанных рядом оседланных лошадей придавали ей воинственного вида. У дороги, перед тыном, стояли несколько высоких красивых берез, уже начинавших желтеть, несмотря на разгар лета, а на столбах самого забора были развешены сушеные тыквы и прохудившиеся горшки. За покосившимися воротами располагался сад с яблонями, грушами и вишней, в тени которого постоянно жужжали пчелы и порхали птицы, а под деревьями бродили, похрюкивая, несколько