настил возвышения, а затем помогли ей подняться и усадили на резной красный трон, что всегда стоял там же. Бабушка полулежала, склонив голову к плечу: держать её ровно у неё уже не было сил. Когда-то огненные, а теперь седые волосы развевались на слабом ветерке.

Бабушка находилась на последнем издыхании, и только красные глаза всё ещё цепко скользили по площади, разглядывая каждого, кто пришёл — а пришли все.

Джилс подалась вперёд, пробираясь через толпу, надеясь попасться на глаза бабушке. Чтобы, умирая, та знала, что её трусиха Джилс всё же пришла. Что даже её ни на что не годная внучка может собрать волю в кулак и действовать, когда это нужно.

Вивьена встала за спинкой трона, положив руки на резные столбики в форме листьев клёна.

— Дети мои, — едва уловимый голос королевы ведьм пронёсся по площади и заставил всех замолчать. Слабый голос когда-то сильной женщины. Джилс подавила всхлип, продолжая пробираться к возвышению. Ещё совсем чуть-чуть, пару рядов — и она встанет напротив бабушки, напротив кровавой короны. — Сегодня я прощаюсь с вами. Я правила вами долгие сто пятьдесят лет, я вела вас и оберегала. Но моё время пришло. Сегодня я стану частью нашего купола, запитав его своей кровью, — бабушка закашлялась. — А вы примете новую королеву, которая поведёт вас в новое будущее.

Джилс выбралась из толпы, буквально вылетая из неё, и врезалась в деревянное возвышение, чуть не свалив корону на брусчатку. Вот было бы шоу, если бы та действительно упала и покатилась по земле прямо к речке, утопая навеки в её водах. Девушка даже на секунду подумала так и поступить, но не смогла. Не сейчас, когда взгляд бабушкиных глаз был направлен на неё. Та ничего не сказала, просто смотрела на внучку; и в этом взгляде читались любовь и тоска.

Джилс хотелось разрыдаться, но она затолкала слёзы поглубже и выпрямилась, расправив плечи. Плакать на глазах Вивьены, которая цепко уставилась на Джилс, улыбаясь лишь правым уголком губ, словно спрашивая: «И что ты будешь делать дальше?», она не станет — поплачет потом, если у неё ещё будет такая возможность.

Мужчины, которые внесли бабушку на помост, подхватила её за подмышки и, вздёрнув на ноги, понесли к краю помоста. К короне. Туда, где стояла Джилс.

«Даже стоять сама не может», — проскользнула печальная мысль в голове девушки. А ведь прошла всего пара лет с последней встречи Джилс с бабушкой и с того момента, как ту подкосила Болезнь.

Обычно ведьмы не болели. Простуда и грипп, свойственные людям, ведьм просто не брали. Конечно, у них были недуги и дефекты, такие как бесплодие или, скажем, заячья губа. Сама Джилс в подростковом возрасте мучилась с прыщами. Но в целом иммунитет ведьм был очень сильным. Но это… это была Болезнь с большой буквы. Необратимая медленная смерть.

Для ведьм не было ничего ужасней, чем тот недуг, что поразил Королеву. Из-за Болезни она больше не могла восстанавливать свои магические запасы: исчерпала всё, что было, и теперь буквально усыхала, поедая себя изнутри.

Сама болезнь была редким, но оттого ещё более пугающим явлением. Кто-то мог жить столетиями, и их внутренний источник наполнялся, питаясь магией природы, а кто-то мог прожить долгую или короткую жизнь и однажды утром проснуться, не способный сделать даже вдох, потому что магия ушла безвозвратно.

Иногда случалось, что дети рождались не просто не способными к магии, а уже больными, и тогда их убивали сразу же: такая смерть куда милосерднее, чем позволить ребёнку прожить несчастные несколько дней, пока он не умрёт от дефицита энергии. Джилс самой иногда казалось, что лучше и правда родиться без магических способностей и прожить обычную жизнь, чем вот так, как бабушка, подойти к рубежу, за которым не было ничего.

Вивьена последовала за королевой, сжимая в руке древний сделанный из зуба дракона ритуальный нож — редкая и ценная вещь. Артефактов, изготовленных из костей драконов, во всём мире были единицы. И этот нож, весь в зазубринах и сколах, был куда старше Кровавой короны.

Вивьена стала точно за королевой ведьм, и её сухая костлявая рука зависла точно над пупком бабушки.

— Прощайте, дети мои, — выдохнула бабушка, и Вивьена точным единым движением вспорола живот уже бывшей Королевы.

Потроха вперемешку с кровью выпали из слабого старушечьего тела и упали на корону, проткнутые её острыми краями. От вони, разнёсшейся по площади, слезились глаза. Лицо Джилс обрызгало кровью. Кровью её королевы. Кровью её бабушки. И не только кровью. Джилс замутило, она ощутила, как желчь подкатила к горлу.

«Не сейчас, — мысленно приказывала она себе. — Я справлюсь».

Девушка сглотнула, молясь, чтобы её не вырвало. Одно дело — знать, что должно произойти, и совсем другое — видеть. Перед глазами у неё были две картины: казнь родителей и ритуальная смерть бабушки. Жестокая, кровавая и долгая смерть. Хриплое дыхание ещё разносилось над площадью, но королева ведьм не стонала от боли.

В ушах звенело, перед глазами всё плыло, но Джилс не могла позволить себе ни минуты слабости. Она немигающим взглядом смотрела на Вивьену, с улыбкой стоящую на постаменте.

Бабушку опустили на красные от крови доски и так и оставили лежать. Ведьмы города Кровавых Вод в полном молчании ждали конца своей королевы.

Удар сердца, последний слабый вздох — и город накрыло гробовой тишиной.

— Сегодня мы простились с нашей королевой. Королева Гертруда простилась с нами и благословила нас своей кровью на новое светлое будущее. И мы пойдём к нему с новой Королевой, новой Главой нашего ковена, — своим похожим на смех гиены голосом Вивьена разрезала день на до и после. — И сегодня корона сделает свой выбор!

Словно подтверждая слова Вивьены, корона на бархатной подушке завибрировала и плавно поднялась в воздух. Бабушкины потроха соскользнули с неё, да так и остались лежать на земле. Джилс сглотнула, стараясь загнать рвотные позывы обратно, когда корона поплыла к ней. Вот только всё, чего ей хотелось, это развернуться и бежать. Как же хорошо, что она не ела со вчерашнего дня, а то сил бороться с тошнотой уже не было.

Джилс бегло осмотрела площадь, надеясь, что не ей одной сейчас так паршиво, но наткнулась лишь на смиренные лица. Лишь один мужчина смотрел на происходящее с отвращением, и Джилс сразу узнала его — Люциан Толчен, последний колдун Шарпы. Не узнать его было невозможно, ведь за те годы, что Джилс не видела его, он совсем не изменился: всё тот же тридцатилетний мужчина. Чёрт,